Статьи

Мы уже выучили, что праведный Йосеф удостоился дара Небес — пророчества. Оно приходило ему во снах вместе с пониманием содержания снов, их символики и деталей, даже очень отдаленных от реальности пшата (прямого понимания). И, как оказалось, он мог ориентироваться не только в своих пророческих снах, но и извлекать пророчество из снов людей, даже злодеев! Первые сны его молодости предрекали ему царское величие и особую роль  спасителя семьи Яакова-авину. С верой в то, что они непременно сбудутся, он шел по жизни, изобилующей трудностями и испытаниями. И эти испытания были напрямую связаны со снами, из-за которых он вначале опускается до раба, а затем — поднимается до правителя Мицраима! Об этом свидетельствует Тора: «И увидели его издали, и прежде  чем он приблизился к ним , злоумышлять они стали против него, чтобы убить его. И сказали они друг другу: Вот тот сновидец подходит! И ныне пойдем и убьем его и бросим его в одну из ям, и скажем: Зверь хищный сожрал его! —   И увидим, чем будут его сны!» (Берешит, 37:18-20).  Желание избавиться от Йосефа появляется у братьев из-за его снов, в которых ему сообщается о его величии… И, как видим, эта информация побуждает их к действиям. Результат налицо: Йосеф оказался в Мицраиме — рабом!!! Проходят годы, и сны (теперь уже не его, а других) вновь влияют на судьбу Йосефа: толкование сна виночерпия, сделает ему «протекцию» у паро, который возлагает на раба свою последнюю надежду не сойти с ума и умереть! Надежда царя Мицраима оправдалась, и Йосеф поднимается на головокружительную высоту.

На примере Йосефа-праведника мы учим, как Всевышний через пророческие сны людей управляет миром. Понятно, что далеко не каждый сон — пророчество. И у нас есть предписания мудрецов, как относится ко снам.

Например, рав Ицхак Зильбер (זצל) так говорил о своем отношении ко снам: » Я всегда был человек рациональный, никогда не придавал значения снам — следовал заповедям и полагался на Б-га». Но и в его жизни были случаи, когда сны к нему «говорили». Например:

«Моя младшая дочь родилась в год, когда теща умерла, и я назвал ее Фрума-Малка. Она тоже боевая.

А когда мы ждали первого ребенка, то почему-то были уверены, что это мальчик, и хотели дать ему имя покойного деда, моего отца. Вдруг ночью в субботу, десятого тамуза, мама часа в три встает, подходит ко мне (я еще не ложился) и говорит, что к ней во сне пришла ее мать. Такого раньше не бывало, и мама поняла, что, наверно, родится девочка и мать хочет, чтобы ребенку дали ее имя. Наутро родилась дочь, и мы назвали ее именем прабабушки — Сара».

А вот еще: «Ни разу я не видел во сне отца и мать вместе. Но когда я сидел в тюрьме, они пришли вместе . В ночь перед судом».

Учитель в своей книге «Чтобы ты остался евреем» свидетельствует о нескольких снах людей, которых он лично знал. Эти истории очень поучительные:

МОЛИТВА ПОЛЬСКОГО СОЛДАТА

В тридцать девятом — сороковом году в Россию хлынули беженцы-евреи из Польши.

Как вы, наверно, знаете, война в Польше началась раньше, чем в Союзе. Уже после начала военных действий тогдашние восточные территории Польши (т.наз. Западная Белоруссия и Западная Украина) отошли Советскому Союзу по предвоенному договору с Германией, так называемому пакту Молотова-Риббентропа. По каким-то своим меркам советские власти отбирали евреев среди жителей своей зоны оккупации и среди тех, кому удалось перебежать туда из немецкой зоны, и депортировали их в глубь страны. Когда началась война между Советским Союзом и Германией, в Россию (кто успел) бежали и оставшиеся в советской зоне оккупации евреи. Кто-то из них — по подозрению в шпионаже или при попытке нелегально перейти границу — попал в лагеря и тюрьмы, кто-то — в разные города в качестве эвакуированных.

Профессор Мастбаум познакомил меня с таким беженцем, талантливым парнем с медицинского факультета Казанского университета. Он рассказывал, что вырос в семье верующих, что у деда было десять сыновей и на Рош-а-Шана и Йом-Кипур в доме собирался свой миньян. Но к тому времени, как мы познакомились, он абсолютно ничем еврейским не интересовался.

В сорок третьем парень этот пришел ко мне прощаться — уходил на фронт. Я ему пожелал вернуться живым-здоровым и с победой.

Каждую субботу в шесть утра я уходил молиться в миньян — к восьми надо было успеть на работу. В феврале сорок третьего прихожу в субботу домой — как сейчас помню, была глава ”Ваякэль” (каждой неделе года соответствует определенная глава из Торы), а мама говорит:

—   Польский студент забегал утром, спрашивал, когда рош-ходеш адар (начало месяца адар). Я сказала, что сегодня. Он спросил, есть ли где-нибудь миньян и где именно. Я дала ему адрес, и он умчался как сумасшедший.

Я в недоумении. Парень за несколько лет ни разу не проявил интереса даже к праздникам, а тут вдруг заинтересовался рош-ходеш адар… И как он, уйдя на фронт, вновь появился в городе?

Прихожу вечером на минху (послеполуденную молитву; ее можно читать до захода солнца) — он уже там. И не просто молится, а ведет молитву как ”шалиах цибур” (буквально — ”посланец общины”) и ”баал-коре” (человек, читающий вслух свиток Торы). Когда я входил, он как раз приступал к чтению Торы (я еще помню, какую ошибку он сделал).

Я его ни о чем не спросил, такой у меня обычай. Он сам рассказал, что произошло.

Новобранцев привезли было на передовую, но потом по ка-ким-то причинам отослали обратно. И вот на обратном пути, ночью в эшелоне, приходит к нему во сне отец и говорит:

—    Сын мой, почему ты не читаешь ”Кадиш” за мою душу? Сегодня же йорцайт!

(Он знал, когда и как отца убили, он видел сам. Я не спрашивал его, как он спасся.)

Парень во сне отвечает:

—    Папа, где миньян (”Кадиш” читают в миньяне), где ”Кадиш” и где я сам?

Отец говорит:

—    Миньян — это моя забота. Ты скажи: прочтешь или нет?

—    Прочту.

Отец говорит:

—    Будет у тебя миньян.

Ночь. Поезд идет. Куда — солдаты не знают. Что их ждет — неизвестно. Солдаты поют свои песни, ему вспоминаются еврейские мелодии…

На рассвете, когда поезд остановился, оказалось, они вернулись в Казань. Парень вспомнил обо мне и пришел спросить про миньян. А про рош-ходеш адар он спросил потому, что это был день смерти его отца. Оказалось, что сегодня как раз рош-ходеш, и он сразу побежал молиться»

А вот еще: «Этот самый прожженный коммунист Эфраим рассказал мне такую историю. Еще до войны он был в командировке в Москве и прилег как-то днем вздремнуть.

Приходит к нему во сне его покойная мать и говорит:

— Сынок, сегодня мой йорцайт, почему ты не читаешь ”Кадиш” за мою душу?

Он, конечно, решил, что сон — ерунда, но, зная дату смерти матери — девятое ияра, нашел евреев и полюбопытствовал, какой сегодня день по еврейскому календарю. Ему сказали — девятое ияра. В Москве его никто не знал, он пошел в синагогу и прочел ”Кадиш”.

Это я второй раз услышал про такой сон (помните студента из Польши?), только тут человек прилег днем. Слышал я похожую историю и еще раз — от нееврейской женщины, с мужем которой я сидел…»

Еще одна история: »

РЕБ БЕРЛ ГУРЕВИЧ

Однажды — это было в пятидесятые годы, в Хануку, в канун субботы — я шел молиться. Вижу — идет человек на костылях и спрашивает, где живут евреи. Я привел его в миньян.

Миньян собирался в крошечной комнатушке, метров шесть от силы. А он вошел и говорит: ”Ой, это же настоящий рай!” А когда его вызвали к Торе, он произнес ”Шеэхеяну” — ”Благословен Ты, Г-сподь, Б-г наш, Царь вселенной, Который дал нам дожить, и просуществовать, и достичь этого времени”. Это — благословение на радостные события и большие праздники.

Фамилия этого человека была Гуревич. Он был хабадник и активно помогал в организации тайных занятий Торой.

У Гуревича было три сына, и, тревожась о том, какими они вырастут при советском режиме, он решил отправить их в Израиль с первыми польскими евреями, добыл фальшивые документы. Но парней задержали в пути и арестовали. Гуревич взял всю вину на себя и так умно действовал, что, кроме него, никто не пострадал.

Отсидел он десять лет и теперь возвращался в Москву.

Проезжая Казань и увидев, что солнце заходит, наступает суббота, он сошел с поезда и стал расспрашивать прохожих, где тут евреи…

Я, конечно, привел реб Берла к себе. Он немного рассказывал о жизни в лагере. Там ему приходилось очень трудно из-за субботы. Начальник орал на него: ”Ты у меня будешь работать в субботу!”, а он упирался, и за это его наказывали беспощадно. Так что, как он сказал, он сейчас на костылях не из-за ног, а из-за сердца… Потом, в Москве, он оправился.

Однажды реб Берл чуть не погиб. У заключенного-чеченца, видно, было плохое настроение. Он выхватил нож, подбежал к Гуревичу, совершенно ему не знакомому, и ударил в спину, в позвоночник. Специальный такой удар — чтобы разрубить спинной мозг. Смертельный. К счастью, нож прошел мимо. Гуревича отнесли в больницу. Через час притащили туда же раненого чеченца: с Гуревичем у него не вышло, так он сцепился с другим человеком, но тот оказался проворнее. Тяжело раненный Гуревич, с сильным кровотечением, немедленно удрал из больницы назад в лагерь, только бы не быть рядом с чеченцем: вдруг бы тому вздумалось довести дело до конца!

—    На исходе субботы поеду дальше, — говорил Гуревич. — Столько лет я не был дома! Не знаю, что стало с детьми. Если они останутся евреями — не жалко лет, что я просидел. Но если они стали, как все, — обидно мне будет.

Я налил ему стакан молока — нет, он отлил себе полстакана: — У вас же дети!

Вечером после субботы прощаемся — я хочу дать ему десять рублей.

—    Зачем? — говорит. — Кирпич хлеба есть у меня, билет на поезд есть, доеду. Единственное, о чем попрошу, — удалось мне пронести в лагерь тфилин, а ремешок за это время истерся. Если можешь, дай мне ремешок.

Я дал ему ремешок. Проводил на вокзал. В трамвае кто-то хотел уступить ему место — он отказался. Какой-то военный заметил:

—    Вот, товарищи, учитесь порядочности у этого человека. Он не спекулирует своей слабостью.

Не знаю, что он имел в виду, но попал в точку.

А Гуревич — это ж надо! — прислал мне из Москвы пятнадцать рублей за ремешок.

Мы с реб Берлом переписывались, и теперь я могу рассказать, что было, когда он приехал домой.

Гуревич жил далеко от синагоги, добирался туда автобусом (в субботу, конечно, пешком ходил), возвращался с утренней молитвы уже после двенадцати, а до молитвы, как и полагается, ничего не ел. Он очень ослабел, и врачи запретили ему выходить из дому натощак, велели съедать перед уходом хоть кусок хлеба с маслом. Но он не решался. И тогда ему приснился сон, который приснится не каждому… Во сне к нему явились три больших человека. Одного из них Гуревичу во сне назвали — рав Хаим-Иосеф-Давид Азулай (Хида). Это великий еврейский ученый, мудрец и каббалист, живший в восемнадцатом — начале девятнадцатого века. Эти люди сказали ему: ”Вы спросили у рава. Он велел есть. А вы не едите. Приказываем вам есть”. Тогда он стал есть. Да, скажу я вам, не каждый удостаивается такого сна…»