Статьи

«Ты же вели сынам Исроэля , чтобы они доставляли тебе елей, чистый, выбитый из маслин для освещения, чтобы зажигать лампады постоянно» (Шмот, 28:20).

Учит Раши, что для Храмовой Меноры использовали масло первого отжима, до того, как маслины размалывали жерновами. Эти первые капли были абсолютно чисты и не содержали осадка. Масло последующих отжимов нуждалось в очистке, и было пригодным лишь для хлебных приношений.

Из предназначения масла первого и второго отжимов мудрецы увидели намёк на аспекты нашего материального и духовного служения, а именно: для Меноры, символизирующей интеллект, предписано использовать только самое чистое масло, а для жертвоприношений, олицетворяющих пищу, разрешено употреблять не такое чистое масло!

Тора учит нас осторожности и требовательности в духовных вещах (оградить себя от светской литературы и информации), ну и, понятно, также, и  в материальных (употреблять в пищу продукты с высоким уровнем кошерности). Разумеется, что масло первого отжима намного дороже, и поэтому, потребовалось дополнительное повеление его жертвовать.

Важность назначения и большая стоимость масла для Храмовой Меноры навеяли мысли о служении душ евреев в нашем мире. По большому счёту, сыновья Исроэля — все цадиким, но есть  среди них такие, которые — высшей пробы. И это, как масло первого отжима — высшей пробы. Подобно тому, как масло Меноры, открывая и поддерживая свет Храма, спасает мир, — великие еврейские праведники спасают мир, открывая и поддерживая свет Торы…

Один из них — рав Ицхак Зильбер (זצל).  Многие его поступки — высшей пробы. Они и сегодня впечатляют, вдохновляют и обнадеживают всех, кто читает его книги и книги о нем. Отобранные рассказы — свидетельствуют об этом. Судите сами:

Рассказывает р. Шимшон Валах

НАПРАВЛЕНИЕ

Может быть, вы это тоже заметили: на его уроках было много начинающих, которые вначале почти что ничего не знали, и их вопросы были совсем не к месту. Эти вопросы забирали много учебного времени. И его время, и время людей. Потом, когда человек уходил в Тору, вопросы отпадали сами собой, а в начале что рав Зильбер делал, как он отвечал?

Это просто направление жизни! Его реакция была:

— Вы знаете, ваш вопрос очень хороший. Как вы сказали? Давайте я запишу. Вопрос к месту и по делу. Да, да, да… Я постараюсь открыть книги, обработать, посмотреть, беэзрат Ашем, найти ответ.

Человек, который задавал этот вопрос, сразу успокаивался.

Ведь очень легко оттолкнуть человека, сказать: «Подожди, узнаешь. Это не к месту».

А когда этот человек придет еще раз?

Незнающего человека нетрудно оттолкнуть. Вероятно, дело было в следующем: такой человек, как он, видел, что у каждого еврея есть что-то в вопросе. Оттолкни плохое — и хорошее тоже оттолкнется! Он видел и чувствовал в другом хорошее. Ни в коем случае не оттолкнуть. Это очень важный урок для каждого.

Через две-три недели он приносил или запись, или отвечал ему наизусть. Он говорил так:

— Ты помнишь, ты мне задал вопрос?

А тот уже давно забыл.

— Так как ты спросил? Так и так? Ты уже забыл? А я не забыл.

Он старался выбрать такой ответ, который касался жизненной ситуации, ле-маасе [на практике], чтобы было больше пользы для человека.

Человек оставался доволен. Проходила неделя, вторая, месяц, и человек менялся, — и совсем уже лишние вопросы прекращались…

Я знаю, это спасло много людей…

Рассказывает р. Шмуэль Вольман

НИЧЕГО

Рабби Ицхак никогда не отменял занятий в ешиве, и работу, связанную с разводными письмами, приходилось нередко переносить на поздние вечерние часы и ради этого разъезжать по всей стране, чтобы встретиться, иногда и по нескольку раз, с женщинами и их семьями. Иногда возникали курьезные ситуации…

Рабби Ицхак приезжает, скажем, в Хайфу, приходит к дому такой женщины, которая не может выйти замуж без развода, стучит в дверь (иногда было нелегко достучаться), выходит кто-то из соседей и, зная, что здесь живет незамужняя молодая женщина, начинает сердито его отчитывать: «Как вам, старому человеку, не стыдно! А еще религиозный!»

Я спросил Рабби Ицхака:

— Ну, и что же вы ответили тем, кто вас стыдил?

— Ничего не ответил.

— Ни слова?

— Ни слова…

Рассказывает р. Йеуда Аврех

СЛОВО

У рава Зильбера была одна ученица, очень слабый и больной человек. Он много ей помогал. В то время заканчивалась работа над изданием его книги воспоминаний. Рав хотел, чтобы книга была скорее издана, торопил: «Скорее, скорее!»

А когда книга была наконец-то издана и тираж привезли к нему домой, Рав попросил в течение двух недель никому новую книгу не показывать. Мы недоумевали, может быть, это какой-то каббалистический момент: почему нельзя показывать долгожданную книгу всем?

Потом выяснилось, что Рав обещал передать первый экземпляр изданной книги этой своей ученице. Он ждал в течение двух недель, чтобы выполнить обещание — не хотел нарушить свое слово. И сдержал его…

«Острые углы» — рассказывает Яков Цацкис:

Как он относился к человеку, к людям? По природе он был таков, что пусть лучше мое пропадёт, чем я кого-то и чем-то обижу. Если, допустим, его оскорбляли, он пропускал: «Ну, и что он сказал, простой человек, он сам не знает»…

Я помню, был такой случай: мы ехали с ним к Стене Плача молиться минху. Там на спуске, когда подъезжаешь к Котелю, с левой стороны есть небольшая стоянка, где очень трудно припарковаться. Спускаясь, я вдруг заметил небольшое место для машины, и, конечно, проехал вперед немного, чтобы реверсом заехать, — так удобнее парковаться.

А в это время сзади подъехала другая машина и быстренько: хоп! Захватили место, пытаются заехать, но не влезают… Я не поленился, вышел из машины и говорю:

— Слушайте, мы первые подъехали! — и так далее…

А когда я вернулся в машину, то рав Ицхак спросил, в чем дело. Я говорю, что вот они не дают поставить машину…

А он:

— А может быть, им более важно, чем нам?

— Но Вы немножко постарше, чем они!

— Это не имеет значения. Может быть им более важно придти помолиться к Котелю, чем нам?

Но я, конечно, начал парковаться, потому что я им доходчиво объяснил, что мы такие же люди, и что я не двину машину с места, если они не двинут…

Тогда он мне говорит:

— Понимаешь, Яков, в чем дело, я всегда стараюсь с людьми сглаживать острые углы, и я никогда в жизни не пожалел, что я на хамство не ответил грубостью и хамством, и только один раз в жизни я жалею, что я ответил не очень сдержанно… Вот об этом случае я жалею.

Помню, я с ним ехал в машине по Меа Шеарим, а там улицы узкие, все торопятся, я ехал по главной, а из переулка выскочил один… Хотя у меня и было преимущество, а тот должен был уступить, выезжая из переулка, но он меня «подрезал» и проскочил. Я рассердился:

— Вот этот «пейсатик» как водит!

А рав Ицхак говорит:

— Нехорошо ты говоришь. Понимаешь, может у него есть более важные дела, чем у тебя? И потом — кто сказал, что если ты приедешь на минуту раньше, то ты больше успеешь? Может быть, надо, чтобы ты приехал на две минуты позже?

И, действительно, был случай, когда я ехал в районе Рамат Эшколь, и в это время там один такой шустрый выскочил передо мной и проскочил светофор, а мне пришлось притормозить, включился красный свет, — и я застрял на светофоре и очень разозлился. И тут вспомнил слова рава Ицхака: «Откуда ты знаешь? Может быть, для тебя же лучше, чтобы ты приехал на две минуты позже?»

И когда я въехал на стоянку в Рамат Эшколь, — обычно в полдень там все занято, — прямо перед моим носом выехала машина и освободила место!

Так я подумал: действительно рав Ицхак прав, что все — Свыше. Тот меня специально задержал у светофора, ведь если бы я приехал раньше, то места на стоянке не нашел бы…

Я у него многому научился: что нужно относиться к людям снисходительно и не возбуждаться, когда тебе, с твоей точки зрения, что-то плохое делают, — может быть, это и к лучшему?

Рассказывает р. Мойше Лебель

Я вырос в Иерусалиме и был знаком со многими великими людьми, но в реб Ицхаке было что-то, что его отличало от всех них. Он был простой и доступный человек, с ним не надо было как-то специально устанавливать связь: он был всегда открыт для каждого человека.

Бывали такие периоды, что мы были вместе по двадцать четыре часа в сутки. И я наблюдал за ним и днем, и ночью, и все из того, что он делал, даже самые простые вещи — как, например, выпить чай — все это он делал, соотносясь с желанием Б-га.

Он был человек очень способный, очень быстро все схватывал и реагировал: в его природе было все делать быстро-быстро-быстро.

Но в любом действии, даже если это быстрое действие, он не шел за своим инстинктивным влечением — я хочу этого или я не хочу. И никогда не говорил просто так.

Все слова он взвешивал: есть в этом польза для Б-га или нет? То есть нет просто какого-то действия, просто слова. Я, конечно, видел таких людей и раньше, но они были — как ангелы — очень далеко, к ним было не подступиться… А он был очень простой, «свой» человек.

Расскажу две истории, которые помогли мне в воспитании детей.

Один раз в нашей ешиве под Москвой он попросил у моих детей приготовить стакан чая. Его спросили:

— Сколько сахара?

Известно было, что он любит сладкое…

Он ответил — я не помню точно — четыре или пять ложек.

А они перепутали и положили соль вместо сахара!

Он берет стакан, в полный голос говорит « ше а-коль» и почти залпом выпивает… И молчит.

— Рав Зильбер, Вы хотите еще стакан?

— Да-да, конечно, очень хочу.

Ну, понятно, что ему опять сделали такой же чай, и снова пять ложек соли, и он опять выпил…

Вдруг мы обнаружили, что дети перепутали соль с сахаром.

Я подошел к нему извиниться, а про себя подумал: «Может быть, он не разобрался, он же ангел, он же витает не здесь, он не от мира сего?»

Я извинился, а он ответил:

— Не хотел тебе говорить, но мне соль запрещена. Врачи запретили. Но твои дети так хотели за мной поухаживать, что мне не хотелось им отказать и поставить их в неловкое положение. Поэтому я промолчал.

С этой историей мои дети растут. Они знают, что Праведник — это не что-то такое витающее в облаках, а человек, который владеет своими чувствами и инстинктами.

У нас в ешиве был парень по имени Ицхак Шаяев. Как-то в Субботу после трапезы делали зимун — совместное благословение после еды. Я хотел, чтобы ведущим был этот парень и громко сказал:

— Ну, Ицхак, начинай!

Вдруг, совершенно неожиданно для всех рав Зильбер, который сидел рядом со мной, начал:

— Рабосай, неворех!

Я не понял, почему он вдруг начал говорить, но дети мне объяснили, что раз позвали «Ицхак,» — так он понял, что позвали его. Естественно, я никогда к нему так фамильярно не обращался — или «реб Ицхак», или «квод а-рав», а он, видимо, просто инстинктивно не ждал каких-то уважительных обращений, его позвали, — вот он и начал говорить.

Он не чувствовал себя важным.