Статьи

» Как хороши твои шатры, Йааков, твои обиталища, Исраэль!» (Бамидбар, 24:5). Это одно из глобальных «благословений», которые мы унаследовали от одного из самых больших наших ненавистников за всю историю еврейского народа. И то, что это слово взято в кавычки, имеет смысл. Дело в том, что злобный пророк Билам, «автор» этих слов, в то же время благословляет евреев и другими эпитетами. И на взгляд, (когда их читаешь), и на слух (когда их слышишь), — они очень симпатичны, и говорят в заслугу, того кто их произнес! Если бы не наши мудрецы, мы в своих симпатиях и антипатиях смогли бы наверняка запутаться. Именно они помогают нам понять, что было на сердце и на устах Билама, перед тем, когда он произносит (по воле Небес) нам благословения вместо столь желанных проклятий. Парадоксально! Проклятия понимаются через благословения. Вт как это  объясняет Мидраш «Бемидбар Раба»: 

«Билам желал причинить Общине Израиля вред с помощью сглаза, но вынужден был признать, что эта нация столь свята, что сглаз его оказался бессильным.

Евреи устанавливали свои шатры таким образом, чтобы их входы располагались напротив окон. Благодаря этому жизнь каждой семьи была скрыта от чужих глаз. Более того, такое расположение избавляло от искушения глядеть на жену соседа и желать ее или его имущества. Осознав это, Билам воскликнул: «Как прекрасны твои шатры, о Яаков!»

Этот стих означает также следующее:

«Как прекрасны шатры Шехины, святилища, установленные в пустыне, Нове, Гилгале, Гивоне, Шило и два Храма, виденные Биламом».

«Как прекрасны дома молитв и дома учения Торы, малые храмы изгнания!»

Из этих благословений Билама становится ясен смысл проклятий, которые он желал произнести; он состоял в том, что в изгнании евреи лишатся домов молитвы и домов учения и, таким образом, порвут свою связь со Всемогущим. Однако Всевышний заставил Билама произнести благословение, состоящее в том, чтобы дома молитвы и дома учения Торы пребывали с нами вечно.

Все злобные намерения Билама дали свои плоды позднее, когда евреи грешили, пребывая в изгнании…

Но Всемогущий так и не позволил осуществиться проклятиям домов молитвы и домов учения, ибо это сказалось бы на нашем выживании.

Наши враги безуспешно уже ни одно тысячелетие пытаются лишить нас этих святых мест, и чем больше они свирепствуют, тем самоотверженнее мы держимся за дома учения и молитв.

Наш учитель, рав Ицхак Зильбер (), — один из тех, кто понимал значимость синагог и учил нас трепетному, благоговейному отношению к местам учебы и молитвы. Об этом свидетельствуют его книги:

» Я не знаю другого отца, которому сын был бы столь обязан знаниями, как я — моему отцу, благословенна его память. Это отец учил меня ”алеф-бейт” (еврейскому алфавиту), дал мне знание Танаха (Пятикнижия, Пророков, Писаний), учил со мной ”Шулхан арух” (свод еврейских законов), Мишну, Гемару (составные части Талмуда).

Как отцу это удалось — ума не приложу, но я ни одного часа не учился в школе. При советских порядках и законе об обязательном начальном образовании —  это просто чудо. Чтобы я мог общаться на равных с ребятами, отец какое-то время нанимал для меня частных учителей, которые немного занимались со мной по школьной программе математикой, физикой и русским языком. В основном и этими предметами он занимался со мной сам (как и когда отец приобрел эти знания, мне неизвестно, но такое и не спрашивают о талмид-хахаме — человеке, умеющем учиться; он сделал это ради меня, только бы не отдавать меня в школу).

Отец всегда брал меня с собой в синагогу. В шесть лет я уже знал назубок все молитвы и молился наизусть. Однажды — мне было лет восемь — мы с отцом сидели в сторонке и слушали, как шохет (резник, который режет скот для общины; он должен хорошо знать законы шхиты — правильного убоя скота и вообще быть человеком праведным и сведущим в Торе) разбирал мишнает с группой евреев (там было человек тридцать). Отец тихо сказал мне: ”Хочу, чтобы ты знал: здесь он объясняет неправильно״. Я удивился: почему же отец не поправляет шохета?

Занятия закончились, мужчины прочли вечернюю молитву и разошлись. Шохет подошел к отцу, поговорил с ним, и отец, как бы между прочим, заметил: ”Знаете, в мишнает есть одно место, которое не все правильно понимают” — и объяснил. ”Ой, — говорит тот, — а ведь и я объяснил неверно. Надо завтра повторить все заново и исправить ошибку”. Тут я понял, почему отец сперва промолчал. Он не хотел при всех ставить резника в неловкое положение. Этот случай был для меня хорошим уроком».

 

ДОНОСЧИКИ В СИНАГОГЕ

«Первое время после приезда в Ташкент я должен был скрываться от властей и потому в синагоге не появлялся, молился только в святом миньяне раввина Шмаи, где не было доносчиков. Спустя некоторое время я стал ходить в неофициальную синагогу, а проще I в другой тайный миньян, не такой ”закрытый . Там, конечно, доносчики могли быть, но разве что парочка, не больше. Но случилось так, что в официальной синагоге в районе Чемпион некому стало читать Тору. Меня попросили взять это на себя.

Синагога в Чемпионе была известна обилием доносчиков (стукачей, как теперь говорят, но мы говорили на идиш, а на идиш буквально это — сообщающие, информаторы): публика туда ходила самая бросовая.

Когда Гита услышала об этом, она испугалась:

—    Это опасно! Там же доносчики, а ты скрываешься!

Все знакомые евреи на меня кричали:

—    Ицхак, куда ты идешь? В Чемпион? Ты сумасшедший, ты лезешь врагу в глотку, в пекло!

Чтобы обрисовать тамошнюю обстановку, скажу только чуть-чуть. ”Нормальные” люди туда не ходили, ходили старики, посещающие синагогу по праздникам, иногда — по субботам. А две трети постоянного миньяна были стукачи. Ссорясь, они грозили друг другу:

—    Я тебя не боюсь, я доносчик покрупнее, чем ты! (”Их бин а гресерер эмосер фар дир...”).

Все это слышали, и я слышал.

Представляете себе, до чего дошло? По еврейским понятиям, доносительство — дело самое позорное. А они совсем потеряли чувство стыда.

Не знаю, почему они доносили. Может, им платили за это?

Но, кроме доносчиков, были и простые люди, и их было жалко. Поэтому я все-таки решил пойти. Конечно, бесплатно.

Я был потрясен до глубины души тем, что во время чтения Торы в этой синагоге болтают, никто не слушает. Что делать? Я взял за правило: если во время чтения Торы начинались разговоры, я останавливался и ждал, пока не прекратят разговаривать, а потом продолжал читать. За месяц-другой я их отучил от разговоров настолько, что кто-то принес и повесил объявление: ”Нельзя разговаривать во время чтения Торы”. И с тех пор никто во время чтения Торы не разговаривал.

КГБ больше всего интересовали те, кто говорит ”двар Тора”, что буквально значит ”слово Торы”. Так называется всякая речь на темы Торы. В субботу принято произносить ”двар Тора” на тему недельной главы, парашат-а-шавуа. Зная о ”внимании” властей к людям, способным взять на себя такую задачу, первое время я был осторожен: просто читал Тору и, не задерживаясь, уходил домой. На меня и так друзья кричали: едва убежал — опять в огонь лезешь! Да и идти приходилось далеко, дома с трапезой ждут… Но потом я все-таки не выдержал и после молитвы стал говорить ”двар Тора”.

Появились слушатели, начали задавать вопросы. С этими доносчиками я стал дружен, и никто не донес на меня! А ведь я читал Тору и говорил драшу (толкование, комментарий) каждую субботу вплоть до семьдесят второго года, до отъезда в Израиль.

Перед отъездом Гита — человек трезвый и доносчиков не жаловавший — испекла ”леках” (медовый пирог), раздобыла бутылку вина и в пятницу отослала со мной в чемпионскую синагогу. Помнится, пошла и Хава. Вышли мы до захода солнца, но на всякий случай подарок несла маленькая Хава.

ЕШИВА “ДВАР ИЕРУШАЛАИМ»

В ешиве ”Двар Иерушалаим” были всякие ученики. Настолько всякие, что люди удивлялись, как я их там держу. Имена, я думаю, тут ни к чему — люди меняются. Некоторые из них сегодня — очень серьезные равы.

Помню, один носил длиннющие волосы, они страшно торчали во все стороны. Однажды в ешиву зашел рав Ицхак Винер, Маргеланер ребе, и как напустится на меня:

—    Ицхак, ты что, держишь тут сумасшедших? Скажи ему, что надо остричь волосы. Как он будет надевать тфилин?

Но я понимал, что пока не стоит ничего говорить. Парень учился в университете, и если я начну ему выговаривать… И я продолжал молчать. Так тянулось почти год. Пришло время, и ученик сам меня спросил: ״Как насчет тфилин?״ Тогда я ему сказал, что надо постричься.

Я познакомился с равом Зильбером на исходе Песах восьмидесятого года. Это было время начала моего пути к тшуве, когда после долгих размышлений я решил изменить свою жизнь и единственно правильным для себя видел учебу в ешиве. Я взял чемоданчик, сложил вещи, из Тель-Авива приехал в Иерусалим, спросил, где находится ешива ”Ор Самеах” — единственная тогда известная мне ешива для баалей-тшува. Пришел туда, мне деликатно отказали, послали в другое место, там тоже отказали. Руководители ешив для баалей-тшува, надо думать, видывали парней живописной наружности. Но мой тогдашний вид, вероятно, вообще не позволял ждать от меня ничего хорошего. В третьей ешиве объяснили, что она только для американцев. Какой-то парень, услышав, что я из России, сказал: ״В ешиве ״Авар Иерушалаим״ есть русский раввин, рав Зильбер, попробуй обратиться к нему”. Я нашел рава Зильбера и, конечно, моментально им увлекся. Рав Ицхак устроил меня в эту ешиву, и с тех пор он для меня как отец.

Из рассказа рава Хаима Коэна

В ешиве был ученик, который несколько раз говорил мне:

־ Если бы не вы, я был бы последним из жуликов. Деньги я очень люблю.

Сейчас уже можно рассказать, что я с ним делал, я же был только преподаватель. Парень сказал:

—    Рав Ицхак, я сирота. Учусь, потому что хочу быть евреем, но мне нужна какая-нибудь специальность.

И пошел на бухгалтерские курсы. Каждый раз, когда он уходил, рош-ешива спрашивал:

—    Где он, почему его не видно?

Я говорил, что это по моему заданию, это я его послал… И так ״по моему заданию” он окончил курсы. Но работы не нашел.

Тогда он решил стать водителем, пошел на курсы вождения, окончил, но и это дело не пошло. И опять я все это прикрывал. Так продолжалось года три.

Но я считал: главное, чтобы он не оторвался от ешивы. Потом он начал учиться строительному делу, и это оказалось удачно: сейчас он большой ”ере-шамаим” и работает строительным подрядчиком. Честнейший человек, всегда дает цдаку.

Служа в армии, он предложил командиру: ”Давайте мне любую работу, все сделаю, но в субботу я должен быть дома”. Каждый день после работы он учится в ешиве. До четырех работает, а потом отключает все телефоны — и садится за книгу.

А если бы я тогда потребовал все ־ что бы получилось?

Когда-то у меня учились Михаил Хен и Яаков Островский, нынешние руководители иерусалимской ешивы для выходцев из России ”Шавей гола”, что значит — ”Вернувшиеся из изгнания”.

Я уж не говорю — руководить, ешиву содержать трудно, трудно добывать на нее деньги. Они мучались, влезали в долги, работали без зарплаты. Сумасшедшие! Святые люди»

 

Рассказывают Хаим Шаул

ПОРЯДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Он всегда старался изо всех сил помолиться в миньяне, хотя ему каждый шаг давался с трудом. И у молодого человека не будет сил пойти в синагогу после таких сумасшедших дней, — а он искал миньян. Хотя каждый шаг требовал от него большого усилия.
Как-то в Шаббат он себя чувствовал неважно и вышел днем помолиться минху. Шел медленно, и чуть-чуть опоздал, так, что уже к Торе стали вызывать. Он зашел в синагогу, когда уже второй человек — леви — подходил к Торе. Я увидел, что Рав зашел внутрь, и подумал, что он остался помолиться…
Ближе к вечеру я опять увидел, что он идет на минху. Почему? Оказывается, он пошел еще раз слушать чтение Торы в синагоге, так как опаздал на первую алию…
Своё соблюдение закона по самому строгому мнению он старался никогда не показывать, даже скрывать. Допустим, о позднем окончании субботы — по мнению рабейну Тама — никто никогда от него не слышал. Для себя он очень устрожал соблюдение законов, а другим без лишней необходимости старался не усложнять жизнь. И говорил:
— Порядочный человек не будет гоняться за самой дорогой мацой, а лучше постарается этими деньгами помочь другому человеку.
Во всем он старался воспитать людей, но тактично. И никогда не обращал внимания, как люди к нему относятся. Люди могли его обижать, даже оскорблять, — он делал вид, что не замечает.
Один человек так развязно вел себя с ним, что я чуть не лопался от возмущения:
— Как это можно терпеть!? Все должны уважать раввинов, и если мы промолчали, значит, мы его поддержали?
А он мне ответил:
— Пройдет время, месяц-другой, — он будет повежливее разговаривать.
И, действительно, со временем тот стал вести себя немножко лучше.
Рав не ставил перед собой цели сделать человека соблюдающим за одно знакомство, не ставил «программы-максимум». Если человек общается с ним пять минут, — пусть эти пять минут будут хорошие, приятные, пусть будет в его жизни чуть светлее. Он садился к любому таксисту и начинал с ним говорить диврей Тора. Были такие, которые с удовольствием слушали, были и такие, которым это сто лет не надо. Он умудрялся при этом в любом человеке разглядеть что-то хорошее или пытался сделать тому хорошее. Каждый человек для него был — Творение Всевышнего.
Многие люди думали, что так как он праведник, цадик, поэтому реальную жизнь не очень хорошо понимает… Но он все видел, замечал, но сдерживал себя, старался говорить только слова, которые сделают человека лучше, а остальное — пропускал.

СТАКАН ВОДКИ

«Как-то в праздник Шмини Ацерет мы сидели в сукке у Кругляков. Среди гостей был коэн.

В миньяне, где я молился, коэна не было. Давно я не видел коэна в своей синагоге, мне очень хотелось услышать в праздник благословение коэна. За пределами Эрец-Исраэль у ашкеназских евреев ”биркат-коаним” — благословение коэнов — произносят только в мусаф в праздничной утренней молитве, то есть лишь несколько раз в году. А в нашем миньяне получалось и того реже: ни в Рош-а—Шана, ни в Суккот в том году мы биркат-коаним не слышали.

Я попросил:

—    Придите завтра в наш миньян!

Коэн в шутку говорит:

—    Выпьете этот стакан водки — приду!

Я взял да и выпил. Коэну — обещал ведь! — ничего не оставалось, как назавтра прийти и произнести ”биркат-коаним”. Пришел он очень рано, раньше меня, ждал и беспокоился, не повредила ли мне водка. А я — ничего, никакого эффекта она во мне не произвела. Жена долго еще поминала мне это безрассудство.

Иногда я брал сына к бухарским евреям, у которых другой обычай: слушать ”биркат-коаним” ежедневно. Бенцион говорит, что помнит это.

В Израиле так делается и у ашкеназов. Вот уже много лет я, Барух а-Шем, слушаю это благословение ежедневно».