Статьи

Написано в главе «Толдот«:»И выросли отроки и стал Эсав человеком, знающим (в) ловле, полевым человеком (иш саде), а Яаков — человеком цельным (иш там), сидящим в шатрах. И любил Ицхак Эсава, ибо ловля у него во рту» (Берешит, 25:27-28). Комментаторы задают вопрос: «Почему, в отличие от Каина, названного «овед адама» (земледельцем) , или Ноаха, названного «иш адама«(хозяином земли), Эсав назван «иш саде» (полевым человеком)?» — и отвечают: «Чтобы подчеркнуть, что те — трудились на земле, а первенец Ицхака, как объясняет Раши, «был человеком праздным, который с луком охотился на зверей и птиц», то есть, бездельником, охотившимся на всякую живность, не для еды, а  ради приключений!»

Гаон из Вильно добавляет к этому свой комментарий: «Писание сообщает нам, что у Эсава было, только ему присущее, уникальное умение в ловле редкостного животного по имени «адней а-саде«. Мишна говорит о нем в трактате «Килаим«(8:5). Это животное было похоже лицом на человека, с руками и ногами, и соединялось с землей отростком от пупка (на подобии кабеля). И оно было средним между хай (животным) и цомеах (растительностью), потому что было, как животное, но питалось от земли, как растение. И боялись к нему приближаться, так как длина отростка позволяло ему убивать всех, оказавшихся в поле его видимости. Охотились на адней а-саде из только на безопасном расстоянии, поражая  стрелами из лука отросток, соединяющий его с землей. Когда удавалось его перебить, животное с душераздирающим воплем сразу же погибало…»

Только Эсав умел словить его живьем! И ему не нужно было, как всем другим охотникам, повреждать кабель, чтобы убить полевое чудовище. Вероятнее всего, ему  нужно было это, чтобы продемонстрировать всем свою силу, бесстрашие, смекалку, так как не было другой надобности оставлять в живых это безобразное страшилище.

Продолжает гаон из Вильно: «Охотились на адней а-саде с целью заполучить кости животного, которые предсказатели будущего (едони) использовали для своих предсказаний. Тора строго-настрого запрещает евреям пользоваться услугами едони!

 «Да не найдется у тебя проводящий сына своего или дочь свою через огонь, занимающийся волхованием, кудесник, и толкователь примет, и ведун. И заклинатель, и вопрошающий духов, и маг, и некромант. Ибо отвратителен Господу всякий делающий такое, и из-за этих мерзостей Господь, Б-г твой, изгоняет их пред тобою. Непорочен будь — с Господом, Б-гом твоим (Дварим, 18:10-13).

Вопреки этому запрету Эсав пользовался едони с целью обмануть отца, так как сообщал ему о некоторых бытовых трудностях, например, связанных с погодой, которые могли ему помешать завтра, послезавтра…

Продолжает объяснение Гаона Хатам Софер говоря, что так он «покупал» Ицхака, который думал, что у Эсава есть руах а-кодеш, и это подразумевается в Торе, как написано: «И любил Ицхак Эсава, ибо ловля у него во рту».

Яков же, в отличие от старшего брата, никогда, даже в мыслях, не хотел использовать адней а-саде с целью предсказывать будущее. Поэтому о нем и сказано -«человек цельный (иш там), сидящий в шатрах». И это учит Хатам Софер из вышеприведенного стиха, где запрещено обращаться ко всякого рода колдунам (в том числе едони), так как, сразу же сказано после запрета — «Непорочен (тамим) будь — с Господом, Б-гом твоим (Дварим, 18:10-13)».

Сделаем вывод: наш праотец Яаков за свою верность Всевышнему и прилежанию в учебе удостоился и пророчества, и руах а-кодеш еще и потому, что никогда не приближался к «мудрости», исходящей от сил нечистоты! И это его достоинство он передал в наследство своим потомкам — пророкам, мудрецам Торы, праведникам.

Есть много свидетельств тому, что рав Ицхак Зильбер (זצל) благословлял, наставлял, давал мудрые, исключительно верные, советы всем, кто к нему обращался. И это в заслугу своей огромной веры, и мужества в учебе и соблюдений законов Торы.

Вот несколько таких примеров:

ПУРИМ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕГО

Мы прибыли на новое место вечером в пятницу, суббота пришлась на тринадцатое адара (двадцать восьмое февраля), а в ночь на четырнадцатое адара, на исходе субботы, наступил Пурим.

Я собрал пятнадцать евреев и стал пересказывать им Мегилат Эстер (Свиток Эстер): историю об Ахашвероше, Амане и о чудесном спасении евреев.

Один заключенный, Айзик Миронович, вышел из себя (у него было тяжело на душе, он был уже немолодой, осужден на десять лет). Чуть не с кулаками на меня набросился:

—    К чему нам твои ”майсес” (байки) о том, что было две с половиной тысячи лет назад? Ты мне скажи, где твой Всевышний сегодня?! Ты знаешь, что скоро будет с евреями Союза? Мало того, что немцы уничтожили шесть миллионов, сейчас еще здесь три миллиона хотят уничтожить. Знаешь, что врачей будут судить и повесят на Красной площади? Что эшелоны готовы и бараки построены? Часть под Верхоянском, где минус шестьдесят-семьдесят, часть — под Хабаровском. И бараки без отопления.

Я говорю:

—    Верно, положение у нас тяжелое. Но не спеши оплакивать. Аман тоже успел разослать приказы об уничтожении евреев в сто двадцать семь областей. Б-г еще поможет.

—    Как Он поможет? Сталин уже все распланировал. Это тебе не Аман какой-то!

־ Ну и что же?

Он мне начинает доказывать про ”самого Сталина”: три миллиона человек погубил, а коллективизацию провел, всех мужиков России в рабов превратил. В тридцать седьмом своих восемь с половиной миллионов, а то и больше, как говорят, уничтожил, а войну у Гитлера выиграл и после войны крымских татар выселил. И вообще, все, что ни задумает, по его получается.

Я говорю:

—    Да, со всеми получается, а с евреями — не получится!

—    Почему это?

—    Потому что сказано: ”Не дремлет и не спит Страж Израиля” (Теилим, 121:4). А Сталин не более чем человек, ”басар вадам” (буквально — «плоть и кровь», то есть, простой смертный).

־    Но он крепок, как железо, несмотря на свои семьдесят три.

Я:  —    Никто не может знать, что будет с “ басар ва־дам” через полчаса.

Айзик Миронович рассердился и убежал.

Это было вечером в Пурим, а наутро он меня ищет:

—    Ицхак, знаешь, вчера ты хорошо сказал.

—    Что я хорошо сказал?

Я уже и забыл к тому времени.

—    Ну как же? Ты сказал без десяти восемь, что Сталин не более, как плоть и кровь, и мы не знаем, что будет с “басар ва-дам” через полчаса. А сегодня один вольный инженер шепнул, что слышал по немецкому радио: в ночь с двадцать восьмого на первое в восемь часов двадцать три минуты у Сталина произошло кровоизлияние в мозг и он потерял речь. Без десяти восемь и восемь двадцать три — это полчаса.

Мы посмеялись этому совпадению…» (Мне кажется, что зесь рав Ицхак поскромничал, выдав свои слова о Сталине за «совпадение». В заслугу веры ему Свыше было дано предвидение предстоящего, чтобы произошло освещение Имени, так как, даже именно неверующий Айзик Миронович смог признать, что все в мире — от Всевышнего — Й. С.).

Пятого марта официально объявили о смерти Сталина. На его похороны приехали руководители стран соцлагеря, и среди них — президент Чехословакии Клемент Готвальд. Незадолго до этого из Чехословакии выпустили в Израиль сто тысяч евреев, и Сталин очень разгневался. По его приказу Клемент Готвальд расправился с “виновными”: расстрелял Генерального секретаря ЦК Компартии Чехословакии, министра внутренних дел, министра иностранных дел — всего шестнадцать человек! И как расстрелял! Для устрашения всех прочих держал их в камере смертников две недели.

Этот палач приехал в Москву четвертого марта, на похоронах простудился, заболел воспалением легких — по официальной версии — и скоропостижно отправился вслед за “вождем народов”. Как говорят на идиш, ”цвей капорес ин эйн тог”, что примерно значит: откупиться вдвойне одним разом.

Как только я узнал о болезни Сталина, я начал читать теилим, чтобы ему поскорее пришел конец. Если сегодня я знаю псалмы наизусть и могу прочесть любой псалом с любого места, то это из-за Сталина”. Я читал их трое суток подряд, день и ночь: бегая с водой, убирая территорию, сидя в бараке. Перестал, когда услышал, что его уже нет. Откуда они вдруг так вспомнились, что я их на ходу наизусть читал? Это Всевышний открыл мне память… Можно ли читать псалмы с таким внутренним настроем, с таким желанием? Да, можно. И нужно. Необходимо было читать теилим, чтобы такого раша (злодея) не стало.

Рассказывает р. Рафаэль Якубов

ПАРИЖ

Это было в 1981 году. К тому времени я уже год жил в Вене — мне было лет семнадцать, и я был совершенно далёк от иудаизма. Работал, снимал квартиру, очень скучал по родителям.

И решил возвращаться в Израиль.

Возвратиться оказалось непросто, была небольшая проблема, и я решил посоветоваться с раввином Бидерманом, он работал в Вене в организации Хабад. Там я встретил человека,

который изменил всю мою жизнь. Это был рав Ицхак Зильбер.

Как я узнал потом, рав Ицхак прибыл в Вену перед праздником Песах, чтобы помочь выезжающим евреям провести пасхальный седер (вся эмиграция в те годы проходила через Вену, и, кроме того, некоторые евреи, которые не нашли себя в Израиле, также возвращались через Вену: там базировались разные еврейские организации, благодаря которым можно было уехать в Австралию, Америку и т.д.).

Рав Зильбер узнал, что в Вену прибыло много евреев из России, из Грузии, из Узбекистана. Он хотел им помочь, чтобы на Пасху у каждой семьи была маца, вино, — все, что полагается.

После того как я посоветовался с равом Бидерманом по поводу моего отъезда, рав Ицхак сразу подошел ко мне. Можно сказать, что он, как увидел меня, так и не отходил. Даже сказал, что пойдет меня провожать. Так и сказал:

— Я тебя провожу.

Мы поехали на метро. По дороге рав Ицхак все время говорил со мной о еврействе, уговаривал меня поехать учиться во Францию, в ешиву, которая была создана специально для выходцев из России. Руководили ешивой рав Александр Айзенштат и рав Шимон Познер.

Для меня все предложения рава Зильбера не имели никакого смысла. Все его разговоры были от меня очень-очень далеки:

—Что такое ешива? — задавал я себе вопрос, — это не для меня.

Но рав Ицхак не отчаивался. Он продолжал, как говорится, «охмурять» меня. Но я даже не хотел слушать об ешиве.

В нашем разговоре был один необычный момент. Рав Ицхак, зная, что я хочу вернуться в Израиль, неожиданно предложил мне следующее:

— Ты же все равно едешь в Израиль? Так поезжай сначала во Францию на две недельки, я оплачу тебе проезд. Ты сможешь там параллельно попутешествовать, посмотреть Париж, Европу! Что ты теряешь? За мой счет! Я плачу! Что тебе терять?

Этот довод показался мне убедительным, он соблазнил меня….Я согласился, но сказал, что не даю никаких обязательств. Не гарантирую, что там останусь. Буду во Франции недели две, а там посмотрим.

Рав Зильбер поехал со мной на вокзал, купил мне билет за свои деньги, и, отдавая билет, объяснил:

— Сначала ты заедешь в Швейцарию. Тебя там встретят наши люди, побудешь у них немного, пока ешива на время Пасхи закрыта. А потом Александр Айзенштат возьмет тебя во Францию.

Когда мы расстались с равом Ицхаком, я продолжал неотрывно думать о нем. По моим представлениям, человека молодого и далекого от еврейства, он вёл себя очень странно, я не мог понять его:

— Что он за человек? — думал я. — Какой-то непонятный… Готов все отдать за свои идеи. А какие идеи-то у него? Он готов за свое дело отдать всего себя…

Я думал только прогуляться, попутешествовать, а потом вернуться в Вену и уехать в Израиль. Но все-таки что-то из его слов, построенных в буквальном смысле слова на песке, что-то из его настойчивости затронуло меня, удивило. Подумать только: человек не отчаивается, и идет с тобой, и не останавливается. Что-то меня зацепило…

Я приехал в Швейцарию и был на Песах в религиозной еврейской семье. Это и решило дальнейшее, сделало всё, хотя я и получил первоначально атеистическое воспитание. То, что я увидел в этой семье, определило мой выбор. Атмосфера была совершенно особенной: вся семья вместе, застолье, песни — Праздник!

После пасхальной недели в Швейцарии я отправился во Францию и начал там учиться в ешиве…

Нельзя забыть то, что сделал для меня рав Зильбер. Только позднее я понял этого человека — нет равного ему в самоотдаче!

Месирут нефеш шеэйн кедугмата.

У него была такая задача: надо что-то дать, а подходит еврей или не подходит — это решать Всевышнему. Время сделает свое, но нужно дать каждому какой-то толчок, какую-то возможность.

Это был человек, для которого душа каждого, любого еврея имела значение, независимо от того, откуда тот, что он делает, в каком положении, из каких мест, насколько он далек от религии, — каждого он любил и хотел дать часть своей души. А мы знаем: цадик гозер ве-а-Кодеш Борух У мекаем.

Он был настоящий цадик».

(Как видим, рав Ицхак, обладая духом святости, мог безошибочно найти в человеке сокрытые искры святости, и помочь им засветиться —  (Й. С.)

Рассказывает р. Александр Хаят

МУДРЕЦ

Окончив «Махон Лев» и получив диплом программиста, я оказался перед выбором. С одной стороны — перспектива стать офицером израильской армии, получив назначение по специальности, с другой — возможность пойти в ешиву…

Желание быть евреем пересилило честолюбивые мечты, и я направился в ешиву «А-Ран»…

Почувствовав вкус учёбы и радуясь правильному выбору, я узнал, что не имею права на отсрочку от службы в армии, и, как любой еврей, попавший в тяжёлую ситуацию, пошёл к раву с вопросом «Что делать?» Ситуация оказалась настолько запутанной и тяжёлой, что рав Игаль Полищук решил направить меня к раву Ицхаку Зильберу, которого я тогда уже немного знал.

Придя к нему, я застал рава Ицхака, как всегда, в окружении людей. Некоторые из них пришли, как и я, получить ответ на тяжёлый вопрос, а некоторые — только ради того, чтобы услышать слова Торы и впитать немного той удивительной энергии, которую он излучал. Рав Ицхак энергично жестикулировал руками, и его светлое лицо часто оказывалось повёрнутым ко мне, невольно приковывая взгляд.

Подходя к очередному посетителю, он брал его за руку, увлекал в сторону, по дороге внимательно выслушивая проблему, затем задавал несколько уточняющих вопросов и отвечал, поводя плечом и положив одну руку в карман пиджака. Ободряюще похлопав собеседника по плечу, он уже мчался к другому, готовый принять на себя груз проблем очередного еврея. Эту картину я видел впоследствии много раз. Вдруг рав Ицхак посмотрел на меня, ожидая, когда я начну говорить…

На то время я уже был окончательно замучен поездками на призывную базу «Бакум». Во время каждой встречи я пытался объяснить новому чиновнику, что пользы от меня в ешиве для защиты еврейского народа будет гораздо больше, чем если я стану таким же военным чиновником, как и они, но те разводили руками, и я слышал безразличное «не положено». Менее терпеливые грозились тут же отправить меня к кцин-миюн (офицер, распределяющий по местам службы), который зашлёт меня в такую тмутаракань, что не то что ешивы, а и родного дома я долго не увижу!

Всё это на одном дыхании я выпалил раву Зильберу. Рав Ицхак, совершенно не смутившись, повернулся к столу, взял чистый лист бумаги и написал от моего имени письмо. Вот его перевод:

«Уважаемому офицеру по распределению, да пошлёт Вам Б-г лучших дней жизни!

Я изучаю в ешиве “А-Ран” трактат “Ктубот” и начал раздел “а-Мадир”, и я очень заинтересован и хочу закончить его. Просьба дать мне время около трёх-четырёх месяцев закончить раздел». (Дальше моё имя и подпись).

Я стоял потрясённый и не мог поверить своим глазам — как?! Ведь я же только что всё объяснил! И это я должен показать офицеру по распределению? Я ещё не знал и не понимал, какой мудрец рав Зильбер! Мне только представилось лицо остолбеневшего офицера, держащего в руках это письмо…

Можно было бы писать ещё долго о том, что произошло дальше. Но могу лишь сказать, что армии формально избежать мне не удалось, и я «прослужил» там два с половиной года, но, будучи солдатом, учился практически непрерывно в ешиве!

Вот вам и письмо!»

Рассказывает Ривка Фельдман

РУАХ А-КОДЭШ

Он видел человека насквозь — бааль руах а-кодэш.

Только потом, когда Рав Зильбер мне сказал, я поняла, как мне это мешало. Я сама никогда на этом не концентрировалась… Почему-то на свадьбах мне всегда было грустно, и я даже плакала. Но никогда об этом не задумывалась. Ма еш? Чего плакать-то? Ну, наверное, типус рагиш.

Однажды была свадьба женщины, которую я готовила к замужеству. Как обычно, мы делали свадьбу в «русском садике» в Рамоте, и он прекрасно знал и её и прекрасно знал меня. Она опаздывала, и вдруг он спросил меня:

— Ты невеста?

— Рав Зильбер, вы что, меня не узнаёте? Она сейчас подойдёт.

И через пять минут:

— Ты невеста? Ты невеста?

Так повторялось несколько раз.

Он никогда не договаривал, говорил полунамёками. И если он хотел что-то сказать, то он не делал это «в лоб», и требовалось потом достраивать, додумывать то, что он имел в виду:

— Хватит, Ривка, хватит уже об этом думать!

Я никогда и не думала об этом. Что мне грустно на свадьбах потому, что у меня самой не было белого платья, и свадьба была невесёлая…

Мои родители были категорически против, и со мной перестала разговаривать вся моя большая мишпуха. Мой муж был соблюдающий еврей, а я была совсем молодой… За нами следил КГБ. Надо было всё предусмотреть: что делаем, если кто-то постучит, как все расходятся и т.д. Все полуподпольно, на квартире. Женщин вообще не было. Было грустно и очень одиноко…

Потом я приехала в Израиль, начали рождаться дети, и я никогда об этом не задумывалась, что на свадьбах мне всегда грустно… И с равом Ицхаком, конечно, я тоже об этом никогда не говорила.

И там, в «русском садике», он вдруг мне говорит:

— Ну, хватит, Ривка, хватит…

Я даже не поняла.

В следующий раз, когда я была у него, я спросила, что он имел в виду. Рав Зильбер ответил:

— Ну, не было, так не было.

Или, не помню точно, может быть:

— Барух а-Шем, что было, то было.

Не помню точно даже слова, это не прозвучало прямо, он посмотрел как-то так… Скорей, даже, по интонации я поняла: нельзя всё время в себе копаться, всё есть, как есть.

У меня наступило колоссальное облегчение, меня отпустило…

Рассказывает Рика Гдалевич

ПСИХОТЕРАПЕВТ

Одна наша выпускница забеременела: ультразвук показал двойню.

У нее очень хорошая семья и хороший дом, замечательные ребята, но быт неустроенный и уже есть трое малюсеньких и нелегких детей. Надо бы радоваться, а она впала в депрессию,

потому что у нее трое маленьких, больная мама и, вообще, много «отягчающих» обстоятельств. Она религиозный человек, и каждый ребенок — это браха и всё такое, но при таких обстоятельствах что с ней будет? Она в большой тревоге…

Я поехала к раву Зильберу по разным делам и, в том числе, рассказываю о ней: есть молодая женщина, ультразвук показал двойню, и она в плачевном состоянии, и не знает, как это будет… У нее трое малюсеньких и неустроенный быт. Она очень встревожена и очень расстроена, и как это всё будет с маленькими детками, и с деньгами, и с работой?

Рав Ицхак попросил набрать ее номер телефона, я набрала и сказала ей:

— Сейчас рав Ицхак хочет с тобой говорить.

Рав Ицхак:

— Вы мне поверьте, вы мне поверьте: вы будете так довольны! А если что-то не так, вы сразу приходите ко мне. Но я вам говорю: вы мне верите? Вы мне верите?.. Они родятся, вам легче станет. Я вам говорю. Поверьте мне!

Он говорил с ней, как хороший психотерапевт. Уговорил.

Она успокоилась. Беременность протекала прекрасно. Сейчас у нее, слава Б-гу, пятеро детишек растёт, — и все хорошо. Он уговорил её.

Это ответственность. Такое качество души…»

Рассказывает Хаим Шаул

БРАХА

Случай, который выходит за рамки обычного, — семья Мелеховых, они живут в Кирьят-Гате, мои родственники. Глава семьи — брат троюродный. Я их пытался «тащить», они начали соблюдать субботу, ходить в микву… У нее уже было трое детей, и должен был родиться четвертый, а она до этого попала в какую-то аварию, и ей врачи запретили рожать.

Она забеременела, и три разных врача сказали ей в один голос:

— Тебе рожать — смертельная опасность.

Они меня спрашивают:

— Что делать?

По идее, тут и вопросов быть не может, раз такая ситуация, но я предложил:

— Поехали к раву Зильберу.

Думаю: дело серьезное. Рав может дать ей браху. В любом случае, лучше спросить его…

Короче — договариваемся. Муж ее приезжает в Иерусалим, ловим Рава в раббануте. Единственное время, когда можно спокойно поговорить, — в машине, минут десять, по дороге назад.

Дождались, посадили его в машину, тот задает Раву вопрос.

Вот такая ситуация. Так и так. Что делать?

Обычно Рав всегда старался помочь людям найти лучшего врача. Если кто-то болел, — сам мчался. К рекомендациям врачей относился серьезно и сам старался им следовать.

А тут ему говорят: три врача однозначно сказали — делать аборт! Он не спросил диагноз, а сразу ответил:

— Пусть ничего не делает. Родит и еще родит.

Муж вернулся из Иерусалима и говорит:

— Я был у рава Ицхака. Рав сказал: рожать.

Она ответила:

— Как Б-г хочет, так пусть и будет…

Родила здорового ребенка.

После этого рав Зильбер поставил им хупу, и у них еще родились дети…