Статьи

Написано в главе «Насо«:«И очистится человек от греха» (5:31).

Приведенный ниже рассказ — это свидетельство Адмора из Слоним, автора книги «Нетивот Шалом». Он иногда рассказывал его своим детям, чтобы им было известно, как велика награда еврея, готового пожертвовать собой ради заповеди мудрецов.

На исходе Йом Кипура двое мясников вышли из города, чтобы купить быков. Поскольку путь был длинным, каждый из них захватил с собой съестные припасы, чтобы утолить голод.

В пути они добрались до лесной чащи и, внезапно почувствовав сильный голод, решили сесть и перекусить. Однако, выяснилось, что из-за спешки и торопливости, выходя из дому, они забыли воду для омовения рук.

Один из мясников вспомнил, что как-то раз видел книгу, где говорилось, что по закону Торы в чрезвычайной ситуации достаточно обмотать руки тканью, не омывая их. Он решил, что едва ли найдется более чрезвычайная ситуация, чем та, в которой они оказались, и поступил согласно этому закону — стал есть без омовения рук.

В отличие от него второй мясник ни коим образом не хотел облегчать в законе омовения. Он выразил опасения, что если позволит себе есть, обматывая руки тканью, в нем выработается пренебрежение к заповеди. А через день-другой, глядишь, он начнет и дальше облегчать во всем остальном. Поэтому он решил, что готов проявить самоотверженность ради заповеди и отказаться от еды без омовения рук.

Он сдерживался и не ел, пока голод не замучил его. Вдруг он увидел издалека группу пастухов и стал шагать в их сторону, чтобы попросить немного воды для омовения. Его товарищ, впрочем, предупредил его, сказав, что на его взгляд пастухи эти его и прикончить могут. Но тот не обратил внимания и поспешил к ним. Опасения подтвердились — пастухи действительно убили этого мясника.

Его товарищ позаботился о том, чтобы отнести тело в ближайший город для погребения, а сам двинулся дальше за покупкой быков и вернулся в свой город только перед праздником Суккот. Оставалось мало времени до праздника, и он не успел рассказать друзьям и соседям о том, что приключилось в дороге, и о гибели второго мясника.

Утром в Суккот, перед молитвой, глава религиозного суда в городе, рабби Хуна, пораньше встал в синагогу, чтобы приготовиться к заповеди четырех растений. Он пришел в раннем часу, когда еще никого из молящихся не было в синагоге, и встал рядом со своим местом.

И вдруг он видит перед собой убитого мясника. Тот сказал, что пришел к нему из верхнего мира с неотложной просьбой. Поскольку, как было сказано, другой мясник не успел рассказать о случившемся, рав Хуна вовсе и не знал о несчастье. И после его слов о том, что он прибыл из иного мира, рав подумал, что мясник не в своем уме. Он даже прикрикнул на него, чтобы тот не мешал ему готовиться к молитве и заповеди.

Мясник стал плакать. Вновь и вновь повторял он, что уже мертв и что пришел с просьбой. На вопрос рава он рассказал о происшествии в дороге и сказал, что, когда он попал в верхний мир, на небесном суде возник спор. Некоторые судьи решили, что ему полагается место в раю за то, что он пожертвовал собой во имя заповеди мудрецов. Другие утверждали, что его надо ввергнуть в ад, поскольку закон позволял обойтись без воды, а он, не вняв предупреждению, пошел к пастухам и словно сам себя погубил.

Судьи решили, что так как убитый жил в городе рабби Хуны, нужно передать решение в руки этому судье.

Рабби Хуна не поверил ему, но решил проверить его слова. Он сказал, что вот уже много лет не может найти ответ на вопрос в одном месте в Тосафот. Если мясник и вправду в небесном мире, пусть пойдет к душам авторов Тосафот и спросит у них.

Спустя день, мясник вернулся и сказал, что ему действительно позволили посетить зал с душами авторов Тосафот. Те дали ему ответ, и он изложил все перед судьей. Теперь рав Хуна был уверен, что мясник и вправду не лгал. Ведь человек, который при жизни почти не учился и не размышлял над Геморой, не смог бы высказать сам такой прекрасный ответ.

Судья рабби Хуна поразмыслил после этого над случаем мясника и решил, что место ему — в раю. Его самоотверженность ради заповеди омовения рук была столь велика, что никак нельзя было закрыть на это глаза. («Оцарот«)

Рав Ицхак Зильбер (זצל) был одним из тех, кто очень дорожил заповедями, и исполнял их на уровне самопожертвования. Свидетельство этому — следующие рассказы:

«Еврейский закон предписывает евреям в праздник Суккот спать и есть в сукке (специальном шалаше с крышей из веток). Особая обязанность — поесть в сукке в первую ночь. В другие дни, если идет дождь, можно уйти в дом и поесть там, но в первый день праздника надо дождаться, когда дождь кончится, и поесть в сукке.

В Казани лишь один-два еврея имели возможность строить сукку, у нас такой возможности не было. Однако ели мы всегда в сукке. Помню, однажды в первый вечер Суккот мы с отцом помолились и пошли искать сукку (о том, у кого она есть, даже в миньяне не говорили, настолько это было тайно). Подошли к дому, где обычно она была, — нет сукки. Дошли до другого места — тоже нет. Шел страшный дождь, но мы продолжали поиски. Часа четыре — до полуночи — искали, у кого в этом году стоит сукка, все никак не могли найти. Но нашли! И поели в сукке…»

   СВИТОК ЭСТЕР В ТКОА

Когда заселили Ткоа (в конце семидесятых), я туда часто приезжал. В поселении жило много ”русских”. Были и американцы. Долгое время я был для них наставником. И обязательно каждый Пурим читал им Свиток Эстер. Об одной поездке туда я расскажу.

Вечером в Пурим пошел снег. Я взял такси в шесть часов вечера. От Иерусалима до Ткоа — минут сорок-пятьдесят езды. Но —  снегопад. В Израиле это стихийное бедствие. Машина все время останавливалась, застревала… Таксист замучился и поехал назад.

Я взял другое такси и поехал еще раз. Бились мы, бились, заплутали, чуть не попали к арабам, не смогли добраться. И таксист увез меня назад. Во второй раз. Было уже часов восемь.

Я решил не сдаваться и в девять поехал в третий раз. Та же история. Снега еще больше, и водитель еще больше запутался.

Я взял в четвертый раз такси и в двенадцать ночи добрался-таки до Ткоа. Успел собрать людей и прочитать Свиток Эстер.

Назавтра опять читаю Свиток и как раз на середине вижу: несколько человек собираются уйти. Я не мог прервать чтение и говорить, и — будете смеяться! — удерживал их руками. Я провел праздничную трапезу, мы станцевали, а под вечер я уехал домой.

Через пару лет встречает меня таксист — Коган его фамилия, — что не доехал в третий раз, и спрашивает: ”Ну как, поедешь еще раз в снег?” А я сказал, что все-таки попал в Ткоа. То-то он удивился!»

Рассказывает р. Цви Патлас

ДНЕМ И НОЧЬЮ

Эту историю рассказал мне рав Ицхак Зив, его сосед.

Как-то он едет на своей машине по улице «Шмуэль а-Нави» и видит рава Ицхака, который бежит по улице, по направлению к своему дому. Он останавливает возле него машину, хочет подвезти, все-таки пожилой человек… А рав Ицхак не обращает на него внимания и продолжает бежать.

Тогда рав Зив остановил машину, выскочил и побежал за Равом. И что же он видит?

Рав Ицхак бежит, но на ходу что-то повторяет. И тогда он понял, что Рав повторяет наизусть мишнайот. И пока он не завершит повторение — бесполезно к нему обращаться.

Что это значит? Это значит, что каждое мгновение было точно взвешено: «Сейчас я свободен от других дел, — я в дороге, но каждое свободное мгновение я обязан посвятить изучению Торы».

Это закон, который приводит Рамбам, рав Ицхак к нему обращался непрерывно: «Каждый человек, бедный или богатый, здоровый или больной и даже тот, у кого семья и дети, должен установить для себя постоянное время изучения Торы днем и ночью…»

Рассказывает рав Авраам Куперман

АИН ТОВА

Есть в Талмуде трактат, который называется «Брахот», и там глава «Трое, которые ели вместе», которая рассказывает о заповеди благословлять вместе — зимуне. Это одна из тех заповедей, к которым некоторые небрежно относятся.

Рав очень ответственно относился к этой заповеди и следил за тем, чтобы, когда присутствуют трое мужчин, делать зимун с бокалом вина. Не подумайте, что ему так уж можно было пить вино. Были времена, особенно в последние годы, когда врачи запрещали ему вино вообще, даже кидушное. Но он всегда выпивал большую часть бокала во время кидуша и также большую часть бокала во время зимуна. Как он ответственно относился к этому — я не могу передать!

Причем он всегда сам делал зимун и именно сам выпивал вино, хотя это мог бы делать кто-то другой из троих участников трапезы. Он не давал это другим. Сам начинал: «Рабосай, неворех!»

Почему он так делал?

Написано в Гемаре: кто должен благословлять? Тот, у которого глаз хороший — аин това. И поскольку он знал, что у него хороший глаз, а также потому, что это очень большая мицва и все мудрецы Талмуда стремились выполнить ее сами, — он тоже стремился выполнить ее сам.

И как он пил вино? Я много раз говорил ему:

— Папа, вам же нельзя пить вино!

А он пил и проверял, выпил ли он большую часть стакана. Смотрел и говорил:

— Вот еще чуть-чуть.

Я не могу передать, как важно было для него — точно соблюсти закон, все правильно сделать по алахе. А я сам вырос в месте, где не было принято делать зимун на стакан вина, и только благодаря Раву я узнал, что это значит. Как раз недавно я учил трактат «Брахот»: без того, что я видел у Рава, все было бы для меня там непонятно и чуждо.

Мне вдруг стало ясно, что зимун — это новая браха, и что даже рабочие не освобождены от нее, потому что это благословение из Торы, хотя в молитве после еды они не обязаны говорить большую часть.