Статьи

Глава «Итро» рассказывает о получении Торы.

Избранный народ удостоился слышать десять заповедей , которые ее выражают.

Четвертая из них говорит о шаббате, повелевая его хранить и помнить.

Эта Заповедь включает в себя запрещение выполнять в шаббат любую из тридцати девяти основных работ. (Детали и подробности этих работ настолько сложны, что только человек, тщательно их изучивший, сможет избежать осквернения шаббата).

Кроме того, шаббат выделяется произнесением брахи в начале шаббата и по его окончании. Мы выполняем это, делая кидуш и авдалу. Шаббат следует отмечать особенно вкусной пищей и особой одеждой.

Человеку возмещаются все деньги, которые он истратит в честь шаббата. Хотя доходы каждого человека определяются на весь год в Рош Ашана, деньги, истраченные в честь Шабата, Йом Това, Рош Ходеша, а также на обучение детей Торе, не включаются в эту сумму. Если человек тратит больше, то Ашем вернет ему больше, если он уклоняется от этих расходов, Ашем соответственно вернет ему меньше.

Шаббат должен быть днем духовных исканий: молитвы и изучения Торы. В этот день не следует думать о незаконченных трудах недели, нужно отвлечься от мирских дел.

Тот, кто отдыхает в седьмой день, свидетельствует тем самым, что Творец создал мир за шесть дней.

Это очень хорошо понимал наш учитель, рав Ицхах Зильбер. Плюс все годы своей деятельности с людьми он учил отношению к шаббату и законам, которые помогают его освящать, соблюдать и помнить!

Об этом одно из воспоминаний в его книге «Чтобы ты остался евреем»:

СУББОТЫ В УНИВЕРСИТЕТЕ

Если в году пятьдесят две субботы, то сколько раз в жизни я должен был изобрести повод не работать в этот день? Причем так исхитриться, чтобы это не бросалось в глаза!

В университете я дальше ближайшей субботы не загадывал, разрабатывал прием только на одну субботу. Я так и просил: ”Рибоно шель олам, Властелин мира, не поминай мне мои грехи и дай мне возможность соблюсти эту субботу”. Почему я не просил больше? Трудности надо преодолевать по одной, нельзя громоздить перед собой гору испытаний. До следующей субботы, может случиться, — не дай Б-г! — меня не станет, или — дай Б-г! — Машиах придет.

У меня был целый набор уловок, позволявших избежать нарушения шабата. Я мазал, например, пальцы йодом и перевязывал руку: вызовут к доске — я нетрудоспособен. Понятно, что каждую субботу так не сделаешь, но раз в месяц — можно. Другой способ я построил на том, что дружил со слабыми студентами и помогал им в математике, а потому в аудитории сидел с ними рядом. И вот, когда на субботу выпадала письменная работа, я ”случайно” забывал принести тетрадь и на вопрос преподавателя: ”А вы почему не решаете?” — отвечал: ”Мы вместе”. Преподаватель был доволен, что я помогаю слабому.

А то вдруг — контрольная в субботу. Я моментально начинаю страдать от зубной боли и отпрашиваюсь в поликлинику. Врач справку может и не дать, но на этот час я выкрутился. И так каждый раз.

Я уже упоминал о Евгении Константиновиче Завойском, известном исследователе парамагнитного резонанса, — он преподавал в университете физику. Мы были знакомы. И вот в субботу он читал большую лекцию на факультете. Слушало его человек двести, не меньше. Я как раз сидел возле выключателя. Время зимнее, в три часа смеркается. Лектор просит: ”Зильбер, включите, пожалуйста, свет”. Я притворяюсь, что не слышу. Через пять минут он повторяет свою просьбу. И в третий раз! А я — не слышу, и все. На мое счастье, какая-то девушка подбежала и включила свет.

Я обычно хорошо ориентировался в учебном материале и никогда не отказывался выйти к доске. Но вот однажды преподаватель механики профессор Николай Гурьевич Четаев вызвал меня к доске в субботу. Я сказал, что не готов. Он меня ”подбодрил”: ”Ничего, я вам помогу”. Я тупо отказывался. Четыре раза в течение занятия он пробовал извлечь меня к доске, но я так и не вышел. Приятного, сами понимаете, мало. К тому же смущало, что профессор может обидеться. Но он не обиделся.

Пришлось как-то бороться и с собственной высокой успеваемостью. Из-за нее меня хотели сделать ленинским стипендиатом, а я боялся, если мой портрет появится на Доске почета, я стану заметнее, труднее будет соблюдать шабат. Поэтому я специально старался получить отметку пониже.

Один случай запомнился как действительно жуткий. Все студенты были комсомольцами. Отказаться от вступления в комсомол было небезопасно. Ко мне постоянно с этим приставали, а я отговаривался, мол, еще не готов, еще не всего Ленина знаю, не всего Маркса, и тому подобное. Так и дотянул до пятого курса.

Но вот уже близятся выпускные экзамены, а я все еще не комсомолец! Недопустимая вещь! Парторг факультета Голованов подошел ко мне с этим вопросом сам. Я и ему отвечаю: ”Я еще не готов, готовлюсь”.

Дело было в пятницу вечером. Вдруг всех зовут на собрание, поговорить об организации госэкзаменов. Обычный ритуал: выбирают председателя, потом секретаря… Голованов предлагает: секретарем — Зильбера. У меня сердце екнуло: ”Догадался, что ли? То о комсомоле говорит, то в секретари предлагает! Хочет принудить писать в шабат?” Пробую отказаться — не выходит. Но если сейчас все обнаружится, меня выгонят из университета…

Начинается собрание. Я сижу. Люди выступают, вносят предложения по графику экзаменов: такую-то группу — в такой-то день, в такие-то часы. Я внимательно слушаю, стараюсь запомнить. Один студент, Генка Изотов, забеспокоился:

—    Что же ты не пишешь?

—    Подожди, еще запишу.

Через пять минут опять:

—    Ну что же ты не пишешь? Мы же забудем! — не вытерпел и сам стал записывать.

У меня камень с души свалился. Раз он ппишоег, все в порядке.

Вечером на исходе субботы я пошел к нему домой и все переписал. Обошлось.

КАК Я СОБЛЮДАЛ СУББОТУ, КОГДА ПРЕПОДАВАЛ

Я учительствовал около двадцати лет, с сорок первого по шестидесятый, и прервал эту деятельность не по своей воле.

За два десятилетия я выработал массу приемов маскировки. Поделюсь с вами —    пусть они вам никогда не понадобятся — своими секретами.

Первый и основной принцип — всю неделю я работал на субботу. Собственно, я этот принцип не придумал, так оно и полагается: все лучшее из того, что у нас есть, лучшую пищу и лучшую одежду, мы оставляем на субботу. Неделя и должна быть подготовкой к субботе.

В начале недели я старался рассказать побольше, дать ученикам весь запланированный на неделю материал, чтобы в последние дни мы могли только упражняться в решении задач и примеров.

Накануне субботы я заранее заполнял журнал: указывал темы уроков, проставлял оценки ученикам, которых намечал опросить, и старался запомнить их фамилии. Это можно было сделать и задним числом, скажем, в понедельник, но я подстраховывался на случай так называемого ”посещения”. Могли прийти с проверкой завуч школы, директор, инспектор гороно (городского отдела народного образования) или кто-то из Института усовершенствования учителей, перенять опыт…

Мама просила завуча составить расписание так, чтобы, у нее в пятницу вечером не было уроков.

— Вам надо, вы и составляйте, — обрадовался завуч, что может свалить на кого-то нудное дело.

Мама и составила, учла и удовлетворила пожелания всех учителей. Все были довольны. Кроме завуча, который стал посматривать на маму косо: уж не метит ли она на его место?

Из рассказа рава Бенциона

Я убедился и могу утверждать: подвергая человека испытанию, Б-г всегда дает ему силы это испытание выдержать. Было бы желание. Нельзя сказать: ”Я был вынужден украсть, убить…” Так не бывает. Если бы ты знал, что тебе придется заплатить за это тридцать тысяч долларов, ну, сорок, — ты бы точно удержался. Вы скажете — неудачный пример: человека тюрьма не останавливает, как же его деньги остановят?! А я говорю — остановят. Деньги сильнее, чем тюрьма. За деньги убивают. Тот, кто не боится Б-га, все сделает за деньги. И от многого за деньги удержится. А если не удержался — значит, не хотел! Но силы устоять перед испытанием — есть!

Мы вышли из страны, где все воруют. Как использовать это качество для добра?

Красть время для Торы!

Должен признаться: я много обманывал советскую власть, много времени у нее украл. В субботу я всегда являлся в класс с опозданием, минут через десять после звонка, независимо от того, ждет меня там какой контролер или нет. Это был мой второй рабочий принцип. Как этот долг отдать сейчас — не знаю.

Но вот я в классе. Инспектор уже сидит на задней парте, ждет. Я вдруг ”спохватываюсь” — ох, забыл журнал. Отправляю кого-нибудь из учеников за журналом. Журнал доставлен. Предлагаю принесшему: ”Отметь, кого нет в классе” (обычно это делает учитель), — а сам ”наверстываю время”: велю ученикам открыть задачники и называю номер примера или задачи. Один ученик решает у доски, остальные — в тетрадях.

Теперь представим себе, что ученик у доски забыл или не знает формулу. В любой другой день я бы написал формулу на доске сам. Но суббота! И я поднимаю одного, другого, третьего ־ пока кто-то не напишет. И так я веду весь урок — только примеры и задачи.

Третий принцип касался тактики действий с учениками-еврея-ми. Это тоже ведь надо заранее обдумать. В субботу я евреев к доске не вызывал, а к сидящим за партой подходил и говорил: ^,,Тебе тема сегодняшнего урока понятна, можешь не писать”.

Что интересно: инспектировали меня не раз, и неизменно уроки в субботу или в праздники получали самую лучшую оценку. Лучшую! Инспекторам очень нравилось, что ”учитель только руководил классом, а весь класс увлеченно работал”.

Потом, после урока, спрашивают:

—    Ну, как насчет оценок?

Я велю принести журнал и показываю:

—    Вот видите: Федоров ответил на все вопросы — получил ”четыре”, ”хорошо”! Андрей с несколькими вопросами не справился — я поставил ему ”тройку”.

—    Ну что ж, справедливо!

А оценки поставлены до захода солнца в пятницу!

Этим своим правилам я следовал постоянно.

Ситуации, конечно, бывали разные. Скажем, выпал на субботу государственный экзамен. Знаете, как он организуется? Учитель приходит в школу заранее, комиссия вскрывает специальный конверт с экзаменационным заданием и передает его учителю и двум ассистентам. Задачу следует решить самому, затем написать на доске ее условия, написать также примеры и ждать, пока задачу и примеры не решат школьники. Экзамен продолжается шесть часов.

Тут, конечно, трюки, разработанные для урока, не годятся. Как быть? Писать я, разумеется, всегда предлагал ассистенту: ”У тебя почерк лучше, а решение я продиктую”. Ассистента это обычно устраивает. Я диктую, он записывает на доске — и все в порядке.

Но что делать, если среди экзаменующихся — ученик-еврей?

Как я поступал в таких случаях в классе, я уже говорил. Но на экзамене? По-разному выкручивался. Помню паренька, семья которого приехала в Казань из Биробиджана. Он собрался было писать, но я ему сказал: ”Иди домой. Я тебя знаю, засчитаем так…” И сошло.

Случались и курьезы. На субботу у меня было много ”патентов”. Но однажды, в субботу перед экзаменами, когда занятия уже закончились и ждать инспектора не приходилось, я пошел давать консультацию, что называется, с голыми руками, ”невооруженный”.

Я тогда работал в Ленинградском учетно-кредитном техникуме, эвакуированном в Казань. Это было в субботу, двадцать шестого тамуза сорок пятого года, первый йорцайт отца. В шесть утра я помолился в миньяне, там же сказал кидуш над двумя кусочками хлеба и побежал к восьми в техникум.

Начинаю отвечать на вопросы. Тут вбегает директор. В руках —    лист с какими-то подписями.

—    Исаак Яковлевич (так меня звали официально, потому что отец, меняя фамилию на ”Зильбер”, поменял и имя на ”Яаков”), — обращается он ко мне, — эту бумагу необходимо до девяти сдать в Министерство просвещения. Все подписи есть, только вашей не хватает. Подпишитесь, и я убегаю.

Что прикажете отвечать?

—    Борис Лавович, — говорю, — ребята совсем изнервничались. У них экзамен на днях, а я как раз отвечаю на вопрос. Не хочу прерываться. Минут через десять зайду к вам в кабинет.

Он отправился к себе, я поспешно извинился перед учениками: мол, голова разболелась — и удрал.

Прихожу в школу в понедельник. Директор недоволен:

—    Что с вами стряслось? Я ведь ждал!

—    Ох, простите, пожалуйста! Так голова разболелась, что я и забыл совсем!

И это еще пустяки, ерундовый случай.

И так было всю жизнь!