Статьи

Написано в главе «Хайей Сара: «И поднялся Авраам от умершей своей, и говорил сынам хеттовым…» (Берешит 23:3).

«Почему было так важно подчеркнуть, что Авраам «поднялся от умершей своей», прежде чем заговорил с ними? Разве недостаточно было просто написать: «И говорил Авраам сынам хеттовым»? — спрашивает рав Йерухам Лейбович.

Ответ включает  в себя несколько комментариев. Так Бааль а-Турим пишет : «При покойнике нельзя много говорить. Это его унижает , Все кругом говорят, а он лежит и не может ничего сказать».  (Ссылается он на трактат «Брахот, 3б«: «Сказал р. Зрика от имеи р. Ами, сказавшего от имени рабби Йеошуа бен Леви: перед лицом мертвого не говорят ни о чем , кроме как о мертвом».

Следующий ответ нам помогает понять одна хасидская история вывод, из которой будет еще одним ответом на вопрос рава Лейбовича.

Приближался момент смерти цадика (хасидского лидера) из Динова, рабби Цви Элимелеха Шапиро, автора книги «Бней Иссахар» (1745-1815). Он уже лежал на смертном одре, находился на грани между жизнью и смертью. Его внимание было обращено к последним приготовлениям перед переходом в «мир, который весь благо».

Люди из Хевра кадиша (погребального общества) уже стояли возле постели цадика и, наконец, поглядев на его лицо, распорядились пригласить в комнату десять человек. Но внезапно рабби Цви-Элимелех собрал остатки сил и воскликнул: «Уберите всех людей от меня!»

Выполнить это повеление тем немногим, кому еще было разрешено оставаться возле постели умирающего, было невероятно трудно. Но никто из них не осмелился возразить на прямой приказ. Все присутствующие вышли из комнаты, а умирающий  цадик остался один…

За порогом толпилось множество хасидов, которые пытались распахнуть своими молчаливыми молитвами врата Небес и добиться отмены тяжкого приговора, уже скрепленного, по-видимому, последней печатью…

Но вдруг тишину нарушил громкий крик: «Позвольте мне войти к Ребе! У меня срочный вопрос!» Все взгляды обратились к Шмуэлю — простому торговцу из пригорода. У этого Шмуэля был обычай советоваться с цадиком по любому мелкому вопросу, связанному с его бизнесом.

Как только ему стало известно, в каком состоянии находится его любимый рав, он содрогнулся — не из-за тяжелой потери, ожидавшей народ Израиля, а оттого, что больше не с кем будет посоветоваться, некому изложить свои сомнения. Поэтому торговец хотел использовать последнюю возможность, задать праведнику последний вопрос, требовавший срочного решения.

Непросто было проложить себе путь до двери в комнату рава, но Шмуэль не отступал: шаг за шагом он протискивался в плотной толпе, пока не оказался на пороге комнаты. Там его задержал один из членов семьи, но Шмуэль сказал: «Хочу видеть цадика, срочно!»

Собеседник посмотрел на Шмуэля как на ненормального. «Ты разве не знаешь, в каком состоянии ребе?» — спросил он. Но Шмуэль не колебался с ответом: «Еще как знаю! Как раз поэтому мне и нужно к нему срочно, чтобы задать последний вопрос!»

Никакие аргументы не помогали — Шмуэль требовал провести его к наставнику. Тогда члены семьи решили выставить этого странного человека из дома в принудительном порядке — ничего не поделаешь. Но в этот момент цадик позва своего старшего сына: «Давид, войди!»

Сын ребе, с трепетом поспешил к отцу. К его удивлению, отец сказал: «Я слышал голос Шмуэля… думаю, у него есть вопрос… дай ему войти».

После прямого указания цадика никто не дерзнул преградить путь Шмуэлю. Тот уверенно вошел в комнату и сразу же разразился горькими слезами: «Ой, Ребе! Вы уходите на покой, а нас оставляете горевать! Что же будет со всей шерстью, что я купил? Что мне с ней теперь делать? Ведь по Вашему совету я купил много шерсти, а сейчас цена на нее упала, я рискую потерять все деньги!» — стенал Шмуэль, целиком поглощенный проблемами своего бизнеса.

Но, к удивлению рава Давида Шапиро, его отец вовсе не видел в этом вопросе чего-то необычного… напротив, он сиял, глаза источали любовь. Он терпеливо ответил торговцу: «Не волнуйся, Шмуэль… подожди до следующего праздника Суккот, накануне праздника сможешь продать всю шерсть с большой выгодой!»

Шмуэль вышел из комнаты, а праведный рабби Цви-Элимелех вернулся к своим возвышенным духовным приготовлениям и вскоре вернул душу своему Создателю.

Даже в самые тяжелые минуты истинные праведники способны думать о потребностях и переживаниях ближнего! Даже в последние мгновения перед смертью они не погружаются в себя полностью и не забывают об окружающих.

Теперь легче понять ответ на наш вопрос, который задал рав Йерухам Лейбович:

Авраам тяжело переживал смерть Сары. Но когда надо было обратиться к сынам Хета, он решил, что говорить с ними в таком состоянии, в слезах, было бы неуважительно. Поэтому, прежде чем заговорить с ними, «поднялся Авраам от умершей своей», вытер слезы, умылся, спрятал страдание в сердце и лишь после этого подошел к ним для разговора.

Даже в самые трудные часы нужно думать о чувствах ближнего… Истинные праведники этим отличаются, так как способны думать о потребностях и переживаниях ближнего, даже в последние мгновения перед смертью, не погружаясь в себя полностью, не забывая об окружающих! (Оцарот)

Таким был наш незабвенный учитель, рав Ицхак Зильбер (זצל). Докажем это утверждение:

Рассказывает р. Арье Войтоловский

МЕСИРУТ НЕФЕШ

Когда рав Ицхак болел, даже вставать с кровати было очень опасно: у него было слабое сердце, и врачи говорили, что надо лежать, только лежать. Мне кажется, что у него в то время была вода в легких, это было очень страшно, все время был кашель, и он не мог вставать…

Вдруг пришли к нему что-то спросить или посоветоваться. На двери, конечно, висела записка, что Рава нельзя беспокоить: «Пожалуйста, не стучите, Рав болен и никого не принимает».

Им сказали, что рав Зильбер не может подойти (это было во время визита врача), а он вскочил с кровати в майке и нижнем белье, встал около двери и начал оправдываться, как мальчик, просто как мальчик перед каким-то очень важным человеком, что «он очень извиняется, что он не может подойти, к нему сейчас пришел врач и т.д…»

Его дочь стояла рядом и просила, чтобы уходили, что это опасно для жизни, а он оправдывался, что не может принять…

Было отрадно видеть: месирут нефеш, чтобы человек не ушел с камнем на сердце из-за того, что его плохо приняли.

Рассказывает р. Йосеф Швингер

МИЛЛИОН

Уже после того, как у него был инфаркт, его пригласила какая-то синагога на Симхат Бейт а-Шоэва — праздничный вечер в сукке. В тот вечер я его взял к Стене Плача и он плохо себя чувствовал, ему было трудно дышать…

Было уже полдвенадцатого ночи, и я предложил, что поеду туда сам, и рав Бенцион тоже сказал, что, может быть, ему не стоит ехать, но рав Ицхак сказал:

— Если там есть хотя бы один еврей, то как ты можешь брать на себя такую ответственность — сказать мне нет?

Я ответил:

— Я беру это на себя, я объясню этому человеку, что вы плохо себя чувствуете.

Он очень остро ответил, что нельзя так делать, и мы поехали…

Приехали без четверти полночь, и до часу он рассказывал им свои истории, и все были очень довольны. На обратном пути рав Ицхак сказал:

— Как ты мог даже так думать, что можно было не поехать? Ну, реб Йосеф, не равнялось ли это миллиону долларов?

Рассказывает р. Моше Айзенштат

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Иногда рав Ицхак приходил примерно через полчаса после окончания своего урока, а мы сидели и ждали его! И все знали, что он придет. Если, предположим, у нас занятие начиналось в шесть и кончалось в семь вечера, а он приходил в четверть восьмого, то мы сидели и ждали его. Значит, что-то его задержало.

Однажды у рава Ицхака на один вечер были назначены три хупы, и он должен был успеть на все. В трех местах он должен был поставить хупу! Так ты представляешь, сколько люди ждали в третьем месте, пока он туда доехал?

На третью свадьбу мы приехали часов в одиннадцать вечера.

И люди ждали, и он поставил хупу…

Я этого никогда не мог понять:

— Рав Ицхак, ну как это можно? Люди собираются к восьми вечера, ждут вас три часа — до одиннадцати. Нельзя так!

Он говорил:

— Что делать? Что я могу сделать, если у меня в этот день три хупы?

И у него на все хватало сил.

Или, например, он мне говорит:

— Мне нужно поехать навестить одного больного…

— Хорошо.

— После занятий. Всего минут на десять.

— Хорошо.

Я его отвез. Жду в машине пятнадцать, двадцать минут, час, полтора.

Появляется рав Ицхак:

— Рав Ицхак, вы же сказали: несколько минут!

Он отвечает:

— Ну, умирает человек!

Я говорю:

— Да вы посмотрите на себя-то: вы-то как? Вы сегодня дали уроки в трех местах. Мы с вами только что были в ешиве, после этого мы ездили на свадьбы. Вы же сказали, что на несколько минут заедем! Вы не пили, не ели ничего. Даже на свадьбе, когда я вам сказал: «Покушайте хоть что-нибудь». Вы же каждый вечер на свадьбе, так покушали хотя бы! А вы: «Нет, ничего. Я спешу…»

Это был рав Ицхак…»

Рассказывает р. Яков Цацкис

НЕУДОБНО

Однажды зимой я его увидел без пальто:

— Реб Ицхак, почему вы без пальто ходите?

— Сказать тебе правду? Когда вчера мы делали обрезание, я зашел в магазин на Штраус, взял бутылку вина и пачку печенья, но денег у меня не было, пришлось заложить им пальто.

Я говорю:

— Вы что? Почему вы мне ничего не сказали?

— А… я уже занимал деньги. Я и так у тебя брал — мне неудобно.

— Так вам же холодно!

Короче говоря, я пошел на Штраус в этот магазин и говорю:

— Что вы делаете! У кого вы берете пальто? Вы что, обалдели? Не видите, что человек религиозный? Вы что, не видите, что он не пьяница? Для чего он берет вино и коробку печенья? Так вы бы хоть у него спросили! Он взял на брит-мила взрослому еврею, чтобы сказать кидуш, сделать тому приятно в такой важный день!

Они:

— Ой, откуда мы знали, он нам ничего не сказал! Нам ничего не надо, ничего не надо! Скажите, чтобы только он пришел, пальто забрал…

Рассказывает р. Хаим Шаул

УРОК

Насчет уроков Торы — их время, их регулярность были для него святы. Если только что-то невозможное случалось — например, если нужно было спасать агуну, — тогда Рав мог задержаться, но все равно он приходил и обязательно давал урок.

Один раз утром я увидел, что он еле-еле, потихонечку идет на молитву… Я сразу понял, что он плохо себя почувствовал, видимо, сердце. Еле-еле шел, но с молитвы завернуть его домой было невозможно. Довел его до синагоги, вызвал детей, врача. Мне надо было бежать. Посадили кого-то из внучек, чтобы она его охраняла. Я успокоился и уехал.

В этот день в полпервого в «Ор Самеах» должен был начинаться урок Рава. Я заехал около двенадцати его проведать, — дома его уже не было: обманул «охрану» и убежал.

Я рванул в «Ор Самеах». Там был бейт-мидраш на втором этаже — пройти надо было один этаж и подняться на второй.

Я его увидел на лестнице, он лежал и пытался ползти… Он уже на втором этаже находился, так, ползком, держась за перила, поднимался на урок!

Какой-то внутренней силой он сумел дать урок — не все поняли, что он сегодня не такой, как обычно.

Потом уже вызвали амбуланс и повезли его в больницу…»

Рассказывает рав Йеуда Гордон!

Однажды Цви Патлас оставил мне машину на пару недель, на время отъезда в Россию. Я ехал делать гет, здесь, в Иерусалиме. Был очень сильный ливень, такой, что я даже остановился. Опасно было ехать. Сижу. Дождь хлещет тропический, что-то страшное!

Смотрю: кто-то в сером костюмчике между деревьями, кажется, знакомый мне человек… Включил дальние фары — это рав Ицхак! Я взял зонтик, выскочил из машины, подбегаю, а рав Ицхак такой мокрый, как будто он сидел и в костюме, и в шляпе, и в ботинках — в бассейне:

— Рав Ицхак! Что такое?

— Там есть один человек, он умирает. Он что-то знает насчет какого-то мужа, которого я разыскиваю, но меня родственники выгнали…

Так он ждет под дождем и надеется, что возможно, тот себя лучше почувствует и даст нужную информацию!»

Рассказывает Хаим Шаул

ЕВРЕЙ

Надо было оперировать одного горского еврея, у которого был инфаркт. Ему срочно требовалась операция, и на нее нужна была большая сумма денег. Кто-то его отправил сюда, в Израиль, на лечение, — и им занимался рав Фишер, чтобы были самые лучшие хирурги. В итоге: надо делать операцию на сердце частным образом и много платить, а медицинской страховки у него не было…

Шла молитва у Рава дома. Он молился Шмона Эсре. Вдруг звонят из больницы. Звонка ждали. Что делать? Тот, кто не молился, поднял трубку. Требуют рава Зильбера к телефону:

— Это очень-очень срочно! Пикуах нефеш!

Рав прерывает молитву, берет трубку и говорит:

— Делайте моментально, я за все отвечаю!

И продолжает молиться. После молитвы его спросили:

— А как же деньги?

— Какие деньги? Пока будешь думать про деньги, тот может умереть. Первым делом надо человека спасать!

Потом он ежемесячно платил — года два или даже больше. Многие цдаку приносили на это. Я даже точно не знаю, сколько денег там было собрано, но сумма была огромная.

Рав не был миллионером, — он был Евреем. И у него был большой битахон, у него был такой дух, смелость: человек должен мир перевернуть, а уж спасать человека — в первую очередь.

Люди о своих близких начинают задумываться, когда речь идет о больших деньгах, а он этого человека видел, может быть, всего один раз. Если бы все люди для своих детей делали столько, как он для посторонних…»

Рассказывает р. Игаль Полищук

БИКУР ХОЛИМ

Как-то я поехал навещать рава Ицхака в больницу «Адасса», где он лежал. Не успел я подойти к нему, как он говорит:
— Поехали проведать больную — на бикур холим.
И мы поехали на лифте на другой этаж — проведать Шейну Кац… (Я слышал эту историю от самой Шейны Кац — Й. С.)

Сам человек лежит в больнице — но бежит выполнять заповедь бикур холим!

Рассказывает Йеуда Мендельсон

45 МИНУТ

Я был в трауре, сидел шива по моей покойной сестре — ее сбила машина.

Люди приходили, люди уходили…

Вдруг говорят, что приехал рав Бенцион Зильбер. Ну, я ведь в трауре, — должен сидеть, жду, не встаю.

Проходит двадцать минут, тридцать минут… Посылаю своего старшего сына:

— Иди посмотри, в чем дело?

Он ушел. Прошло еще несколько минут. Возвращается:

— Папа, там такое…

Открывается дверь, и заходят рав Ицхак с сыном. Ему врачи разрешили подниматься только на семь ступенек. А я живу на четвертом этаже. Так он поднимался по семь ступенек и отдыхал, — сорок пять минут поднимался!

Я расплакался:

— Квод а-Рав, я же знаю, что вам нельзя… Квод а-Рав! Как вы…

— А я мог не прийти?»