Статьи

В наступающий шаббат будут читать недельную главу «Аазину» («Внимайте»). Содержание главы «Аазину» составляет песнь, которую Всевышний велел Моше-рабейну записать в Тору и которой велел научить евреев. Пророческая песнь освещает всю историю еврейского народа, как прошлое и настоящее, описанные в Торе, так и будущее: вступление в Эрец Исроэль и благословенную жизнь в ней при условии соблюдения Законов Торы!

Мидраш сообщает, что евреи, проживая в Земле Обетованной, не всегда будут послушны Б-гу… Поэтому Учитель предсказывает, что потомки праотцов согрешат и восстанут против Всевышнего: «И Иешурун разжирел и стал брыкаться. Они разбогатели и процветали, благодаря доброте Б-га, но покинули служение своему Создателю и разгневали Твердыню, Которая освободила их».

Иешурун — это хвалебное имя еврейского народа. Ибн Эзра считает, что оно означает «прямые» (от яшар — «прямой»); согласно рабейну Бехае, это «те, кто видел Откровение на Синае» (шур означает «видеть»).

Фермер кормил своего теленка полноценной пищей, чтобы он набрался сил и смог тянуть плуг. Однажды, когда фермер вошел в стойло, бычок сильно лягнул своего хозяина. Крестьянин воскликнул: «Почему я получил такой крепкий удар? Потому что кормил тебя хорошей пищей!»

Тиферет Цион (Бемидбар 15:13) замечает: «Чем выше материальное благополучие человека, тем значительнее грозящая ему духовная опасность. Поэтому Шломо, самый мудрый человек на земле, учил нас молиться: «Не давай мне богатства, дабы я не отрекся от Б-га». Богатство отдаляет человека от Б-га, так как тот:

а) начинает думать, что «может легко обойтись без Всевышнего»;

б) вовлекается в погоню за открывающимися перед ним материальными удовольствиями, доступными ему, которые забирают силы и время, необходимые для духовных поисков.

Наше поколение, благословенное материальным достатком, должно хорошо призадуматься над этим стихом Торы.

 

Совершая прегрешения против Него, вы, как будто, уменьшаете Его силу даровать вам блага».

И тем не менее, нет границ Его Милосердию. Зачастую, не только избранные праведные евреи удостаиваются спасения и чудес, а и простые «рядовые». Об одном таком спасении рассказывает рав Ицхак Зильберштейн в книге «Алейну Лэшабеах»: «В 1990 году был сильный взрыв на оборонном предприятии недалеко от Герцлии.  («На нас возложено прославлять…») приводится история, рассказанная одним из работников предприятия:

В тот день всё шло медленно, я выбивался из графика. Это началось утром: я проснулся позже обычного, чего раньше никогда не бывало. Был поражен, увидев, что опаздываю на работу. Несмотря на растерянность, вспомнил: один из соседей говорил, что сегодня утром собирается ехать в Хайфу.

К счастью, мне удалось застать его дома. Он охотно согласился подбросить меня до Герцлии.

Я спускался по лестнице к квартире соседа — и вот невезенье! — споткнулся и покатился по ступеням. Не знаю, что со мной такое случилось в тот день. Сосед был готов подождать несколько минут. Но адски болели ноги и ребра, и я уже не мог поехать с ним.

Когда боль немного утихла, я предпринял еще одну попытку: позвонил другу, который должен был проезжать мимо моей работы. Но внезапно, без какого-либо предупредительного сигнала, телефон отключился. Через некоторое время послышались взрывы в районе Гуш-Дана.

Сердце не подсказывало мне ничего хорошего. Когда узнал о трагедии и о том, что могло случиться со мной, если бы я вовремя приехал на работу, то понял, что все события этого утра были организованы Милосердным. Ведь бункер, в котором я работал, располагался как раз рядом с местом взрыва. В результате пожара, вспыхнувшего после взрыва, несколько бункеров сгорели, и я, никогда прежде не опаздывавший на работу, должен был находиться внутри!

Я поблагодарил Творца за чудесное спасение и подумал: ведь никогда такого не было, чтобы я проспал. Никогда не ломал ноги, да и телефон в квартире все эти годы работал исправно. Что же случилось этим утром? У меня не было другого объяснения: очевидно, Всевышний хотел спасти меня от катастрофы!

«Господи, открой уста мои, и язык мой возвестит хвалу Тебе» (Теилим, 51:17). «И от века до века — Ты Б-г» (Теилим, 90:2). «На нас возложено прославлять Господина всего сущего, возвещать о величии Творца всего первозданного», Творящего чудеса (Шулхан Шабат Арух).

Наш учитель, рав Ицхак Зильбер в своей жизни ни однажды удостаивался подобных чудес, и они красноречиво свидетельствовали о его отношениях с Б-гом:

РАБОТА

«С четырнадцати лет я начал работать. По закону подросткам полагался сокращенный — шести -, а не восьмичасовой рабочий день. Я нашел место, где меня согласны были принять с тем, чтобы я в субботу не работал. За это я обязался работать не с восьми до двух, как следовало бы, но с восьми утра до восьми вечера — по двенадцать часов в день, шестьдесят часов в неделю вместо тридцати шести. В полседьмого утра я старался уже быть в синагоге, молился, потом учил Гемару, потом отправлялся на работу. Я чинил примусы, керосинки, патефоны, велосипеды. Дело я осваивал старательно и стал рабочим что надо: я слесарь шестого разряда, прошу не шутить!

Из тех времен помнится мне один странный случай. Три дня не выходил я на работу: Рош-а-Шана пришелся на четверг и пятницу, а потом наступила суббота. В воскресенье (мы по воскресеньям работали) только собрался идти, мама говорит: — Не пущу.

Обыкновенно она меня поторапливала, а тут…

—    Почему, мама?

—    Сердце чувствует: не надо сегодня ходить.

Я разволновался:

—    Я три дня пропустил. И так все время грозятся уволить!

Но мама настояла на своем. Я остался дома. И избежал большой беды. А, может, и гибели.

В тот день в мастерской случился пожар. Сгорело все: здание, оборудование, принесенные в ремонт вещи. А я начальника боялся пуще огня: боялся потерять работу. Пошли он меня в горящий дом — я бы не посмел отказаться…»

«Соседи в какой-то степени были правы: куда бы я ни шел устраиваться — везде в субботу надо было работать. Пытался я стать фотографом, часовщиком — везде рабочая суббота. Даже в охранники хотел податься — тоже нельзя: надо в субботу топить печи и отвечать на телефонные звонки. Так я и маялся без работы. Наконец мать, благословенна ее память, предложила: ”Попробуй где-нибудь учиться. Будешь в субботу слушать, а писать не будешь”.

Я нашел подготовительные курсы для желающих поступить в вуз. Курсы эти были организованы при Химико-технологическом институте оборонной промышленности. Институт серьезный, и прием на курсы серьезный.

Дело было в марте, а занятия на курсах начинались в сентябре, да и принимали туда только тех, кто окончил девять классов средней школы. Я трижды был у секретаря, и она в конце концов не выдержала:

—    Молодой человек, да поймите же — люди учатся с начала года, и то едва успевают! Программа рассчитана на десять месяцев. Осталось всего три. Какой смысл вас принимать?

То, что я опоздал к началу занятий,- пришел в марте вместо сентября, было не единственной бедой. У меня ведь и справки об окончании девяти классов не было. Я не то что девяти — и одного класса не окончил. Кроме того, на курсах учились без отрыва от производства (тогдашний термин), то есть лишь рабочие с рекомендацией с места работы, а меня только что уволили… Ну и, наконец, требовалась бумажка о “чистом” социальном происхождении. А я… Добро бы — сын рабочего, ладно уж — сын крестьянина. Но сын раввина?! Шансы мои, похоже, равнялись нулю.

Оказалось, кстати, это последний год, когда в институт разрешалось поступать без школьного аттестата, то есть с неполным средним образованием, — все решали вступительные экзамены. Потом эту льготу отменили. Не используй я ее тогда, вуза бы мне не видать.

Как известно, все, что ни случается с человеком, — к лучшему. К родителям пришли гости, и меня попросили приготовить чай. Я поставил чайник на примус и вдруг плеснул керосином на руку и обжег. Три года я возился в мастерской с примусами, включал их и выключал — и никогда никаких происшествий. А тут — обжегся. С больной рукой много не наработаешь, и я понял так, что Сверху хотят, чтобы я предпринял новую попытку.

Я опять отправился на курсы. На .сей раз посетителей принимал почему-то сам директор — национальный, как тогда выражались, кадр татарин Кадыров. Директор выслушал меня спокойно и повторил то же, что и секретарь:

—    Прием закончен, занятия давно идут, и мы не можем принимать новых людей, когда даже те, кто занимается, не успевают пройти программу.

Я вижу — ничего сделать нельзя, и говорю:

—    Ну, я пошел.

А рядом сидел секретарь комсомольской ячейки Майданчик, еврейский парень. Я знал его с виду, потому что он, собираясь жениться, приходил к моему отцу. Майданчик шепчет:

—    Не уходи, подожди!

Я спрашиваю:

—   Чего ждать?

Он тихо так:

—    Б-г еще поможет.

־   Как?

Он отвечает мне стихом из Торы:

—    ”Разве рука Б-га коротка?”

После таких слов я, конечно, не мог уйти. Сижу, жду. Чего — и сам не знаю. Проходит пять минут. Я спрашиваю:

—    А сейчас можно уйти?

Он говорит:

—    Нет, жди еще.

Жду еще пять-шесть минут. Тут входит парень в военной шинели (Николай Бронников его звали — помнится все, как сейчас). Парень только что демобилизовался и тоже хотел поступить на курсы. Ему директор отказать не мог. Он тут же вызвал преподавателя математики, тот опросил нас обоих и говорит:

— Не возражаю.»

ГОЛОД

Вы не представляете себе, как трудно было с хлебом в те годы, в сорок втором — сорок третьем. Тяжело вспоминать. Люди умирали от голода каждый день. Занимали очередь за хлебом с вечера и писали номер на руке; помню, как-то у меня был тысяча пятьсот какой-то.

Я стоял сколько мог, потом уходил на работу., а на мое место вставала мама. Она в семье больше всех стояла в очередях, держала книжечку ”Теилим” в руке и ждала хлеба. Утром, когда открывался магазин, в толпе не раз насмерть давили людей. Так получали хлеб.

Однажды мама вернулась без хлеба. Когда подошла ее очередь, одна из эвакуированных, еврейка, закричала, что мама не стояла в очереди. Люди говорили, что стояла, но та женщина все-таки маму силой вытолкала. И мы остались в этот день без хлеба. А кроме хлеба, у нас вообще ничего не было, изредка — картошка. Она денег стоила.

Минуло недели две. Пришла какая-то женщина просить милостыню, и мама ей вынесла кусок хлеба. Женщина взяла хлеб, заплакала и ушла. Мама сказала мне: ”Это та самая, что вытолкала меня из очереди”. Они узнали друг друга.

На отца и на мать было положено по триста граммов хлеба в день, а на меня — шестьсот. Я к тому времени уже вернулся в Казань и преподавал в авиационном техникуме. Когда мне пришлось перейти из этого техникума в другой, кажется, Учетно-кредитный (впрочем, неважно), то при переходе — это было тридцать первое декабря — потерялся один день: за день перехода мне хлеба не полагалось. Мы легли спать грустные.

В эту ночь, часа в три, приходит ко мне кто-то во сне и говорит:

— Слушай, Ицхак, не переживай из-за потерянного хлеба. Сегодня тебе потерю возместят.

Утром я рассказал о своем сне родителям. Мы посмеялись, и я отправился занимать очередь. Стою. Магазин открывается. Толпа рвется в двери — начинается сущий ужас. Меня выдавили вверх: я уже не на земле, а над людьми, передаю кому-то карточку, и мне дают хлеб. Прихожу домой — хлеба ровно на кило двести больше, чем положено по карточке. Обычно я возвращал, если неправильно взвешивали, а в этот раз, единственный в моей жизни, не вернул.

Я всегда был человек рациональный, никогда не придавал значения снам — следовал заповедям и полагался на Б-га. Но этот сон как было не запомнить?! Это же удивительно: в три часа сказали, а утром получил!

От жизни на одном хлебе и воде у меня начался фурункулез. Сколько я ни лечился, ничего не помогало. Кто-то посоветовал поесть сливочного масла. Не передам, каких усилий стоило мне добыть пятьдесят граммов масла, но когда я их съел, все сразу прошло. Еда была уже не просто пищей, а лекарством.»

 Продолжение подобных чудес в книге Рава «Чтобы ты остался евреем»