Статьи

Сегодня глубина Торы, отраженная в словах мудрецов, приходит к нам и с помощью интернета. И мы используем эту возможность при участии наших авторов, чтобы приблизить к ее вечным ценностям всех желающих познать Истину.

01
Ноя

Рав Ицхак Зильбер и недельная глава Торы: Лех леха 5781

Рав Йосеф Скляр

Тора продолжает рассказывать об Авраме, который за свое бескорыстное желание служить Творцу удостоился уникального избрания на служение, столь самоотверженно им желанного! Написано: «И сказал Господь Авраму: «Иди (лех леха) с земли твоей, и с родины твоей, и из дома отца твоего на землю, которую укажу тебе» (Берешит, 12:1). И именно этим «Лех леха» начинается героическое служение нашего будущего праотца, с этого момента подверженного испытаниям Свыше, чтобы приобрести, развить, закалить качества характера не только для себя, но и для своих грядущих потомков…

В комментарии к Мишне пятой главы  трактата «Авот« Рамбам объясняет уход Аврама из Харана, как первое из испытаний.

«Нет ничего тяжелее, чем расстаться с домом, даже если там трудно и невыносимо. И тяжело донельзя перебраться в другое место, даже если тебя там ждет большая удача…» (рав Ицхак Зеев Соловейчик, )

Недаром, как отмечает Мидраш «Танхума»(Лех-Леха), это испытание подобно испытанию приношения в жертву Ицхака: здесь сказано «Иди со своей земли», а в акедат Ицхак — «Иди в землю Мориа и принеси его там в жертву всесожжения…»

И Талмуд (Санедрин, 37) говорит, что изгнание искупает грех, и в Сефер а-Хинух написано, что «страдание от изгнания почти равносильно страданию от смерти»

Но наш праотец интуитивно противопоставляет  допустимым страданиям свою неизмеримую радость, так как удостоился понимания, что через них сможет подняться на более высокий уровень служения, прежде всего, в обыденной повседневности… И это приведет к сознательному послушанию, о котором скажет Тора: «И пошел Аврам, как повелел ему Господь «(4).  В 75 лет Аврам вышел из Харана.  Понятно, что это возраст ни младенца, ни юноши, и даже ни молодого человека; однако,  в послушании он уподобляется именно младенцу, который беспрекословно исполняет волю родителей, поэтому и  обретает благоволение Небес. Сказал ему Всевышний: «В свои семьдесят пять лет ты должен скитаться по земле, как кающийся грешник. В награду за это от тебя произойдет человек, который принесет избавление сынам Исроэля. И это никто иной, как царица Эстер! Она в семьдесят пять лет приходит от Мордехая к Ахашверошу, И гематрия ее второго имени (Гадаса) — 75!

Из Харана наш праотец выходит не один. Учит рав Яаков бен Ицхак Ашкенази из Янова, что стих «И души, которые они приобрели в Харане» (5), можно толковать по-разному. По пшату: » Наш праотец собрал все свое многочисленное добро и рабов, что накопил в Харане  и взял с собой. Он не выбирал и заранее не подготовил место жительства, и, поэтому, все взял с собой то что было нажито.» По ремезу: » Аврам обращал в свою веру мужчин, а Сара обращала женщин, и это все равно, как если б они сотворили их. В трактате Талмуда «Санедрин, 99б» РейшЛакиш говорит: «Кто учит Торе сына ближнего своего, тот все равно, что сотворил его, как сказано: » И души, которые они приобрели в Харане». (Там же) добавляет рабби Абау: «Тот, кто привел ближнего своего  к исполнению заповеди, тот все равно, что сотворил его».

Я думал об этом ни однажды примерно так: «Почему такое большое количество людей пошло за нашим праотцом в … неизвестность?!  Об Авраме мы знаем, что единственным критерием его ухода из обжитого места стало — послушание приказу «Лех леха«. А как же эти люди? Им никто не велел никуда уходить. И Аврам, вероятнее всего, никого не уговаривал, не устраивал общего собрания, не ставил на голосование, а просто сообщил, что уходит из Харана. И они пошли за ним по своей воле  (и это мы можем выучить у Лота, который именно так и последовал за своим дядей, своим Равом) с надеждой, что он их не оставит на произвол судьбы. Потому что успели понять и убедиться еще в Харане, что ему есть до них дело, что он искренне и бескорыстно желает им добра!

Думаю, что качество располагать к себе людей, помогать им родиться заново, строить и укреплять тшуву, наш учитель Ицхак Зильбер (זצל) унаследовал не только от своих прадедушек дедушек, отца и матери (о них он рассказывает в книге «Чтобы ты остался евреем»), но и, по большому счету, от  Авраама-авину.

У каждого из его многочисленных учеников есть свой личный рассказ об этом. Некоторые из этих рассказов записаны и вошли в книги о Раве, некоторым еще предстоит стать сотворенными…

Понятно что вокруг рава Ицхака всегда были люди. Некоторые удостаивались статуса близких учеников, были у него и друзья, родственники… На них всех  влияние и воздействие рава было понятным, закономерным. Но были люди которые встречались ему эпизодически, иногда случайно, иногда это был всего лишь телефонный разговор. И всегда этого было достаточно, чтобы захотеть изменить в себе что-то, согласно наставлениям и советам рава Зильбера!

Предлагаем вам несколько таких рассказов:

«Был у нас в городе еврей по фамилии Вигалок. Немолодой, больной человек. Его дочь все-таки нашла еврея. Ой, как он танцевал, как он танцевал на свадьбе! А спустя неделю умер. И сказал перед смертью: ”Я умираю, но я спокоен за будущее!”

Что много говорить! Это было очень нелегко — найти пару. И если девушка выходила за еврея, это был особый случай и особые танцы.״.

Потому и подчеркиваю, сколько лет было невесте. Много лет она ждала и искала, и вот, наконец, встретила!

Перед, свадьбой, как известно, невеста должна окунуться в миквэ. А миквэ — только в Москве. Восемьсот километров, сутки пути, без командировочного удостоверения не проедешь (по законам военного времени).

Пошел я к одной женщине — заместителю директора большого завода, чьей дочери я давал уроки математики. Человек она была боевой, отношения у нас были открытые, можно было говорить прямо: ”Нужна ״липовая” командировка в Москву. Можете выдать?” Она выдала. (Сами понимаете, риск был нешуточный.) (Выделено мною- Й.С.)

Невеста поехала в Москву. При проверке документов в поезде дотошный энкаведист в штатском обнаружил, что командировка фальшивая. Можно было не сомневаться ־ нам конец! Всем нам: и невесте, и замдиректора, выдавшей командировку, и мне. И тут произошло чудо: женщина заплакала — и он ее пропустил! Она добралась до Москвы, окунулась в миквэ и вернулась.

Однако пережитое потрясение так подействовало на женщину, что миквэ оказалась недействительной. Снова пришлось искать (опять месирут нефеш для другого — Й. С.) «командировку”…

На этот раз невеста доехала благополучно. Свадьба состоялась. »

У ШПИГЕЛЬМАНОВ — МАЛЬЧИК!

«У казанского еврея по фамилии Шпигельман родился мальчик. Мы были знакомы, и я предложил ему сделать сыну брит-милу. Он категорически отказался. Сколько я ни ходил к нему, сколько ни убеждал и ни умолял — ничто не помогло. Что поделаешь? Нет так нет.

 

И вдруг он приглашает моэля, миньян, ставит бутылку водки и дает цдаку (пожертвование)! И это в Казани, где брит обычно делали тайно и так, чтобы отец ребенка был к этому как бы непричастен: на время брит-милы отец уходил из дому.

В чем секрет? Его спросили, и он признался — после того, как я говорил с ним и он отказал, пришел к нему во сне покойный отец:

—    Сын мой, если ты не сделаешь ребенку брит, я тебе не отец.

Недавно этот человек приезжал в Израиль и был у меня в гостях.

Почему я так относился к этому? Почему, если надо было, ходил и умолял родителей, чтобы сделали ребенку брит-милу? Потому что брит ־ очень серьезное действие. Отказ от него — не шутка. И не всегда последствия отказа видны сразу, иногда ־ спустя годы…»

«Рав Ицхак уже был женат. (Когда Ицхак женился на Гите, мы все этот выбор одобрили: Гита была красавица.) Мой отец привез ему на зиму дрова, но, зная Ицхака, решил проверить, что там происходит. Пришел, смотрит — Ицхак трудится в поте лица: грузит дрова на санки и куда-то везет.

—    Куда ты их везешь? — спрашивает отец.

—    Там есть одна женщина, она родила…

—    Но я тебе их привез!

—    А, но она после роддома и замерзает, надо и ей тоже.

Не успел, значит, получить — уже распределяет…

Он помнил, у кого когда йорцайт, и приходил напомнить родственникам; помнил, какая женщина когда должна родить, и заботился, чтобы к ее возвращению в доме были дрова (домишки в Казани были в основном деревянные, с печным отоплением, морозы сильные, а время суровое). Знал, кому в тюрьму отправить посылку, особенно мацу на Песах…»

Из рассказа доктора Яакова Цацкиса

В лагере

БУДНИ И ПРАЗДНИКИ

Спустя месяц после моего прибытия в лагерь наступил праздник Рош-а-Шана. Молитвы я знал наизусть, но все-таки хотелось иметь махзор (сборник праздничных молитв): кто-нибудь еще мог бы по нему молиться. Верьте — не верьте, но махзор мне принес секретарь парторганизации лагеря, еврей Вишнев.

Как я не побоялся прийти к нему с такой просьбой? А я убедился, что он, несмотря на коммунистическое воспитание, человек честный и порядочный. Когда нас никто не слышал, я с ним спорил о Сталине, доказывал, что у того нет пророческого дара (Сталину приписывались самые исключительные качества, включая провидение; опровергать это было смертельно опасно). Не знаю, действительно ли Вишнев так думал, но вот как он объяснял мне плохое отношение к евреям:

—    Представь себе, что у отца два сына. Один работает, делает все, что требуется, а второй отлынивает, любит пенки снимать. Наступает праздник. Кого посадить во главе стола? Того, кто отлынивает и ничего не делает, или того, кто работает, старается? Русский народ строит социализм, а евреи — отлынивают. Они или в торговле, или в науке.

Тем не менее я спросил:

—   Если я дам тебе адрес и попрошу принести книгу, принесешь?

—    Принесу, — говорит.

И он принес мне, кроме махзора, мишнает, Танах и даже карманного формата Агаду. Агада ־ рассказ об исходе евреев из египетского рабства; его читают во время праздничной пасхальной трапезы, которая называется Седер Песах. Передавая книги, Вишнев предупредил:

—    Даже если тебя будут резать на куски, не говори, кто принес.

В девяносто втором году я проводил Седер Песах в ешиве в Москве. Стал рассказывать, как проводил Седер в лагере. Упомянул Вишнева.

Двое из присутствующих оказались супругами из Казани. Они вернулись домой, нашли сына Вишнева (сам Вишнев уже умер), рассказали ему, что произошло, и сын Вишнева тут же приехал в Москву повидаться со мной. Он обнимал меня, плакал и говорил:

—    Мне тогда было пять лет, но я полдню, как папа рассказывал, что в лагере есть еврей, который не работает в субботу.

Я с ним почитал немного Танах, он внимательно, с интересом слушал. Я научил его читать ”Кадиш”, и он прочел за отца и за мать.

Ну что, не пропала доставка махзора там, на том свете? Не пропала! Один этот ”Кадиш” чего стоит!

А на днях Иосиф Вишнев позвонил мне в Иерусалим и просил молиться за него — ему предстоит тяжелая операция.

Значит, лагерь тоже был не зря. Может, я сидел для того, чтобы сын Вишнева позвонил мне с такой просьбой».

ПОСЛЕДНЕЕ ОБРЕЗАНИЕ, ЧТО Я УСТРОИЛ В КАЗАНИ

Я давал частные уроки математики сыну казанского шапочника по фамилии Ревзин. Был он коммунист и, приводя сына на урок, неизменно демонстрировал мне свою марксистскую эрудицию и пересказывал биографию Карла Маркса. Но еврейская душа была и у него.

У дочери Ревзина родился мальчик. Ревзин пришел ко мне и говорит, что хочет сделать внуку брит, да зять не соглашается. Угрожает бросить семью, если обрезание все-таки сделают.

Я отправился на переговоры, но ничего не вышло. Здесь было дело серьезное, принципиальное. Несколько раз приходил, убеждал как мог — не хочет, и все.

А тут как раз приехал моэль из Свердловска. Побыл в Казани, сделал два-три брита и собрался уезжать. Оставалось всего несколько часов, когда еще можно было сделать брит. Как быть? Придти в семь утра, до того, как отец ребенка уйдет на работу? Ну, не в семь, ну, в семь с половиной. Что пользы? А позже — не могу, самому на работу надо. Решили: давай попробуем все-таки, зайдем…

Было раннее утро, когда мы с моэлем после молитвы явились к Ревзину. Сидим в кухне, беседуем. Старик Ревзин говорит:

—    Что я могу? Я уже говорил с зятем сколько мог, и все без толку. Если бы его хоть дома не было!

Сидим. Мы — в кухне, зять — в комнате: они жили вместе.

Вдруг Ревзин спрашивает у моэля:

—    А ножичек у вас с собой?

Тот отвечает:

—    С собой.

Ревзин говорит:

־ Вы знаете что? Подождите!

Дал знак — пришла дочка с ребенком.

—   Давайте, делайте!

—   Но зять сейчас здесь! Как бы не помешал?

—    Делайте, делайте!

Прямо в кухне — тесно, сквозит — и сделали. Выходит зять. Ну, думаю, сейчас нам достанется! А парень подходит к моэлю, жмет ему руку и говорит:

—    Мазаль тов, дедушка! Еще сын родится — еще раз сделайте.

Ну, что вы скажете про человека? Можно его предсказать? Я и не спрашивал, откуда перемена. Какая разница! Получилось — и хорошо. Свыше помогли.

Съели мы по прянику и разошлись: моэль — на вокзал, а я — на работу.

Это было в пятьдесят девятом году, а в шестидесятом я вынужден был из Казани бежать.

Добавлю только, что этот упрямый зять, как мне передавали, сказал кому-то после моего отъезда:

—    Жаль, что Зильбер уехал. Кто бы мной без него интересовался — делать брит, не делать брит! Кому бы до меня дело было? (Выделено мною — Й. С.)

Рассказывает Эли Тальберг

ВСТРЕЧА

Как-то так совпало, что в короткий период времени сразу несколько человек поступили по отношению ко мне некрасиво, и самое обидное, что они были религиозными. Как подобное поведение наказывается в нееврейском мире, я знал, но что делать мне сейчас, когда я вернулся к тшуве и мне запрещено причинять вред другому еврею? Как изменить это общество, я не знал.

Может быть, оставить его вообще?

Я поделился своими мыслями с одним парнем — Шломо Зэевом, который был проездом из Москвы, и он дал мне маленькую, потрёпанную, невзрачную на вид книжечку, на обложке которой было написано «Ицхак Зильбер. Пламя не спалит тебя».

Я прочёл её за одну ночь. Повеяло добротой, я почувствовал гордость за свой народ, ответственность перед Б-гом, Который нас избрал. Я подумал тогда, что, может, не стоит все оставлять из-за нескольких неправильных поступков отдельных людей. Ведь где-то есть и другие люди, такие, как этот рав Ицхак Зильбер. И тогда я решил, что не «сниму» кипу, пока не поговорю с этим человеком.

Первым делом, попав в Иерусалим, я поехал к раву Зильберу. «Утром он в раббануте,» — сказали мне. Приехав туда, я ожидал увидеть Рава за столом, в кабинете, принимающим людей. Увидел же бегущим по коридору, а за ним тянулась длинная цепочка «русских». «У них дела поважнее: женитьбы, разводы… А с чем пришёл я? Нет шансов, что он поговорит со мной».

Но я побежал. На ходу он спросил меня: «Что у тебя?» Я ответил, что есть пара вопросов. Несколько раз рав Ицхак оставлял меня в центре коридора со словами: «Не смей отсюда сдвинуться ни на шаг!» Я стоял, как часовой на посту.

Каждые десять минут он пробегал мимо меня с теми же или уже с новыми людьми, хватал за рукав работников раввината и начинал им убеждённо что-то доказывать. Мне стоять на одном месте, видя эту картину, действительно было испытанием.

Вдруг подбегает ко мне рав Ицхак (один!) и говорит:

— Пошли. Быстро!

Мы сели в углу одного из залов ожидания. Я уже не был уверен, имею ли право задать свой вопрос, но я столько к этому шёл:

— Почему и в религиозном обществе есть зло? — всплыла в сознании старая обида.

— Ты меня считаешь плохим человеком? — спросил он.

— Вы… что вы? — смутился я. — Вы — цадик!

Теперь слегка смутился рав Ицхак. И опять спросил:

— А себя ты тоже считаешь плохим человеком?

— Я… — я задумался, пытаясь за эту секунду взвесить свою жизнь. — Не знаю…

— Если так говоришь, это значит, что ты тоже неплохой человек, — остановил рав Зильбер мои самоуничижительные мысли. — Для того мы оба в кипах, чтобы показать, что есть хорошие люди в кипах!»

                                                    (Это только «капля» в море рассказов, которые вы найдете в книгах о Раве — Й. С.)


Оставить Комментарий